Он умылся.
Оделся.
Глянул на себя в зеркало, поморщившись, признав, что вид имеет не столько солидный, сколько слегка придурковатый… и когда это Ежи полюбились длинные кафтаны с золотою отделкой? А штаны нынешние, из зеленого бархату шитые? Притом бархату на две пары хватило бы, но вот… местная мода. А верховный маг просто обязан глядеться так, чтобы каждому было ясно — человек он солидный, знающий.
Пояс золотой.
Для той солидности.
Шапка высокая, с меховою оторочкой. А главное, рожа наглая, холеная, так и захотелось заехать, но бить себя было по меньшей мере глупо, поэтому Ежи просто выпятил губу.
Надо уезжать.
Немедля.
Писать прошение, на которое, тут и думать нечего, отказом ответят, и уезжать. Срок обязательный он отработал, денег скопил… правда, после вчерашнего широкого жеста осталась их едва ли половина, но и этой половины хватит, чтобы устроиться в столице. И пусть Ежи не прикупит дом, для того он все же недостаточно богат, но снять вполне себе позволит.
Откроет практику…
На этом месте мечты споткнулись. Как обычно не вовремя очнулся здравый смысл. Кому он там, в столице, нужен? Магов хватает, многие если не сильнее Ежи, то всяко опытнее. И однокурсники его, с кем случалось переписываться, давно уже или откупились, или отработали, но всяко обзавелись клиентурой.
Имя сделали.
А он?
Приедет и… верховный маг… смех один. И что дальше?
…в присутствии легче не стало. Ничего-то там не изменилось.
Гудели мухи.
Строго и спокойно взирал на Ежи Государь-батюшка, нос которого за ночь стал будто бы больше. Дремал на пышной стопке доносов помощник, и сон его был столь сладок, что даже завидно стало. Губы Никитки то растягивались в улыбке, то трубочкою вытягивались, и шлепали, и что-то он такое лопотал, пуская на доносы слюни.
Ничего, потом набело перепишет.
Будить Никитку Ежи не стал, обошел стороною и сел в кресло, поерзал, ибо вдруг показалось оно жестким. А здравый смысл продолжал топтаться по мечтам с надеждами, нашептывая, что возвращаться-то глупо, что в столице таких вот, как Ежи, пучок на дюжину, что никто-то там его не ждет и никому-то он не нужен. И кем он будет? Один из многих магов, которых каждый год прибывает только?
А тут он — фигура.
Птица важная в кафтане золоченом. И купцы-то ему кланяются, и графья с баронами — а птиц поважнее в Канопене не водилось — за равного держат, многие и приглядываются с тем, чтобы породниться. И жалование у него хорошее.
Дом за счет городской казны держится.
Да и работенка непыльная.
Чего еще желать?
А то ишь, размечтался… поломать-то все легко, а построить как будет? Вон, матушка опять писала, жаловалась, что Аленка подрастает, надобно приданое справлять, и чтобы не хуже, чем старшим сестрам. Петрушка опять же просится в долг, желает прикупить лужок, чтоб расширить батюшкино поместье, а еще коров каких-то особых, которые едва ли не медом живым доятся, но и стоят, что цельная пасека.
Пасеку Ежи ему в прошлом году прикупил.
И овец.
Овцы плодились, Петрушка хвастал, что за шерсть их выручил изрядно, однако о том, чтобы деньги вернуть, речи не шло. Как-то оно так повелось, что Ежи помогал семье по-родственному.
Он подавил тяжкий вздох.
Нет, семейство свое он любил, и батюшку, который больше походил на почтенного купца, нежели князя, которым являлся, о чем и бумаги имелись, подтвержденные, и соседи не забывали. Но вот что за князь, когда землицы едва хватает, чтоб семью прокормить.
Дом опять же старый, еще прадедом ставленный, добротен, но давно уж тесен стал. Сестрам горница, ему с Петрушей другая, маменькина да папенькина спаленка, и еще покои для папенькиной сестры вдовой, которая в отчий дом вернулась и не отказали ей.
Как отказать родному человеку?
Пускай… тетка Аграфена была женщиной крепкой, хозяйственной, не чета матушке. И многое делалось ее-то силами.
…и писала-то она чаще других, рассказывая о новостях домашних, нехитрых. И денег-то никогда не просила, хотя, верно, и ей нужны были. Может, имейся в семье деньги, ей бы вновь удалось замуж выйти?
Что за странные мысли в голову-то лезут? Несвоевременные, ненужные? Ему бы о возвращении в столицу думать, а не о родном Подберезье.
— Ежи! — хлопнула дверь, и голос этот разогнал ненужные мысли, и беспокойство, недовольство собою тоже отступило. — Ты тут?
— А где мне быть? — мрачно поинтересовался Ежи, глядя на часы. Сидеть ему в присутствии еще часа четыре. Хотя… если по жалобам отправиться с проверкою… да только таких, чтоб и вправду проверять, нет, а впустую ходить удовольствия еще меньше.
— И вправду! — Анатоль, старый приятель, выглядел донельзя довольным. Прямо сиял-таки от радости, что опять же раздражало. Он хлопнул по плечу сонного Никитку, который встрепенулся и по обыкновению своему рассыпал бумаги, тут же ринулся подбирать, правда, прыти у него поубавилось.
Отпустить его, что ли? Хоть кому хорошо будет…
— Маешься? — Анатоль принес с собою запах рынка и пирожки в промасленом кулечке, который безо всякого стеснения кинул прямо на стол, поверх папок.
— Маюсь, — признался Ежи.
— Ведьму искал?
— Нет. В Ковен отписался, но сам знаешь, пока разберутся, пока ответ сочинят… — почему-то получилось, будто он оправдывается. А оправдываться Ежи страсть до чего не любил. И потому задал вопрос, который его мучил если не давно, то часов пару уж как. — Ты почему сюда вернулся?
— В смысле?
Анатоль если чем и терзался, то виду не показывал. Подхвативши верхний пирожок, пузатенький, с вытянутыми носиками и аккуратненьким швом поверху, он плюхнулся в кресло для посетителей и зевнул.
— Сюда. В город. В Канопень. Ведь мог же столице остаться. Ты же вольный диплом получил.
Пирожок, судя по аромату, оказался с грибами.
Вот что в Канопене умели делать, — это Ежи признавал, — так это пирожки. И каких только не было! С зайчатиною, с гусятиною, с потрошками или белорыбицей, с капустой и луком, с яйцами. С ягодами самыми разными и повидлами.
Так что рука сама потянулась.
— И? Что мне с той столицы? — фыркнул Анатоль, выбирая из середины луковое колечко. — Или думаешь, что меня там кто-то ждал…
— Ты ж подрабатывал…
— И ты подрабатывал.
Ежи пожал плечами. Было дело. Князь князем, а титул сам собою не прокормит. Нет, маменька, конечно, отправляла в столицу и кур потрошеных, и соленья, и картошку мешками с репою в придачу. И против опасений никто-то над этакими посылками не смеялся.
