— Чудесный город, просто чудесный… не хочу обижать господина барона, его имение тоже великолепно, да и Канопень немалый городишко, но до Китежа ему далеко! Я хотел бы показать его вам.
— Кого?
— Китеж.
— Спасибо, мне и здесь неплохо, — ведьма понюхала уху.
— Стерляжья, — поспешил заверить Дурбин. — Двойного вару.
Ведьма кивнула.
— И стало быть, вы живете в Канопене? — Дурбин никак не желал уняться. Столь любопытственно ему было, что это любопытство заставляло его ерзать и подпрыгивать.
— Рядом.
— И… с кем?
— Одна, — ведьма глянула исподлобья, и видят Боги, Ежи внял бы предупреждению.
— Одна?! Как одна?! — всплеснул руками Дурбин. — Это вовсе невозможно!
— Почему?
Уху она ела аккуратно, без спешки, и расстегаем закусывала, и на Дурбина не глядела, что не могло не радовать.
— Потому что не принято! Где это видано, чтобы слабая женщина и одна жила!
— Еще котики, — сочла нужным уточнить ведьма.
— Котики?
— Сорок штук.
Дурбин замолчал, явно не зная, о ком речь, но на всякий случай кивнул.
— То есть, если с котиками, то можно? — уточнила ведьма, крепко сжимая ложку.
— С котиками? Если с котиками… то… наверное, да…
[1] Нижняя рубаха простого кроя, но как правило щедро украшенная вышивкой.
[2] Пряди из жемчуга или иных камней, которые крепились к венчику и спускались на лоб.
[3] Стоячий распластанный на плечах воротник. Его надевали на верхнее платье, щедро украшали шитьем, золотом, драгоценными камнями.
[4] Старинная верхняя женская одежда. Длинная, сильно расширяющаяся книзу. Застёгивалась до горла. Внизу вшивались боковые клинья. Имела очень широкие и очень длинные колоколообразные рукава, срезанные углом. Рукава назывались накапками..
Глава 22 В которой любовь грозится все одолеть
Женская логика создана для того, чтобы закалялась мужская психика.
…из дневника одного доктора-душеведа, счастливого отца восьмерых дочерей.
Больше всего Стасе хотелось взять и треснуть этого… чудака по круглому покатому лбу.
Сказка сказкой, но меру-то знать надо! Она еще с первым добрым молодцем, который сидел напротив и мрачно так поглядывал, будто Стася ему что-то обещала, не разобралась. А тут… это…
Это было явно мужского полу.
Хотя…
Стася покосилась, разглядывая напудренное лицо, и румяна, явно рисованные, и подведенные глаза. Может, оно только формально мужского? Нет, Стася ничего-то не имела против лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, но что-то подсказывало ей, что все далеко не так просто.
Как-то вот… не вписывались подобные лица в стандартные сказочные реалии.
Но по лбу все равно треснуть хотелось. Чтобы отстал.
И вообще…
— К слову, — хозяин дома, без доспеха оказавшийся невысоким плотным мужчиной, что говорится, в самом расцвете сил, поднял тяжеленный кубок. Стася оценила. Она свой двумя руками с трудом удерживала, а у нее-то женский, поменьше.
Попроще.
— Я вас хотел спросить… об этих ваших… котиках. Лилечка очень просит, — он кубок поставил и пальцы сцепил. — И понимаю, что просьба моя… велика, но… возможно… вы могли бы подумать над тем, чтобы продать одно… одного.
— Котика? — уточнила Стася.
— Именно. Нет, нет, не спешите отказывать…
Отказывать Стася не собиралась.
— Я понимаю, что ведьмовские животные не могут стоить дешево…
…а этот, напудренный, замолчал, прислушивается, приглядывается и губами шевелит. Губы, к слову, тоже покрыты чем-то розовым.
С перламутровым отливом и, кажется, блестками.[1]
— …но я готов…
— К чему?
— Ко всему, — с некоторой обреченностью произнес барон. — Понимаете, Лилечка… она у меня одна. И других детей не будет.
Баронесса нахмурилась.
— А еще… нынешние обстоятельства… я давно уже не видел ее настолько… живой. И… если ей хочется котика, то я готов.
— А потом?
— То есть?
— Если ей котик надоест? — тихо спросила Стася. — Или укусит ее. Или поцарапает. Ее вот… обои. Диван. Это ведь животное. Что вы с ним сделаете?
— Ничего, — ответил за барона Ежи. — Даже если он весь этот дом в щепки издерет.
Барон кивнул.
— Ведьмовские звери и вправду редки, — Ежи не смотрел на Стасю, и от этого было немного обидно. Она, стало быть, маялась, спасала его из зачарованного леса, а теперь нехороша стала? — Считается, что они несут в себе толику ведьмовской силы. И, как понимаете, обернуться она способна по-всякому.
Стася не понимала ровным счетом ничего, но кивнула.
— Правда, чаще всего ведьмы воронов держат.
— Почему?
— Умные, — Ежи все-таки посмотрел и улыбнулся. И… и, наверное, в наряде этом она выглядит преглупо. — Да и силу способны держать. Правда, малость, но все же…
— Я готов поклясться родовым именем, — барон приложил руки к груди и поклонился, — что никто-то в доме этом не причинит вашему… котику вреда.
И вот как было отказать?
Стася кивнула.
— А… знаете, — подал голос Дурбин, нарушая слишком уж затянувшуюся паузу, — в Китеже ведьмы давно уже отошли от старых этих предрассудков. Безусловно, ворон — птица умная, но все же кормить ее сырыми яйцами, мышами… чтобы женщины изящные возились с подобным? Ради чего, спрашивается…
Стася покосилась на ложку. Желание приложить ее к напудренному лбу с каждым произнесенным словом лишь крепло.
Басюшка подперла подбородок кулаком и подавила тяжкий вздох, готовый вырваться из груди, отчего эта самая грудь пришла в волнение. И обстоятельство сие не осталось незамеченным: Тришка, сподвизавшийся у батюшки в помощниках, на грудь заглядевшись, взял да и уронил мешок.
На ногу.
Заругался тотчас матерно.
Второй вздох подавить не получилось, вышел он до того тягостным, что нянюшка, придремавшая было, тотчас встрепенулася и рот закрыла, муху проглотивши. Мух в светлице было изрядно, а ведь говорила Басюшка, что надобно бы атрефакт зарядить.
Да кто ж ее слушает?
— Чаечку? — с надеждою поинтересовалась нянюшка. — С пряничками? Прянички-то медовые, найсвежайшие. Али расстегайчиков? И орехов каленых?
— Неси, — Басюшка окончательно от окна отвернулась, ибо глядеть во двор наскучило. Да и на что там глядеть? На то, как Трифан подводу разгружает? А то Баська того не видела.
