- Да… пока никого, - Норвуд потер шею, окончательно успокоившись. – Хотя… пошли кого на рынок… или в город. Пусть погуляют, послушают…
Он почесал шею.
- Марун пусть сходит, только… не человеком.
- День же ж…
- Ничего, перетерпит. Пусть вон, в канаве изваляется, сам тощий, дохлый, сойдет за кобеля бродячего…
Бьорни усмехнулся, но говорить ничего не стал.
Кивнул лишь.
- А ты…
- Поглядим, - говоря по правде, Норвуд пока и сам не знал, что будет делать.
Ко дворцу он отправился налегке, стараясь держаться в тени. И проклятый дар отзывался, как никогда легко. Оттого и люди, кои встречались по дороге, если и глядели на чужака, то рассеянно, разом забывая, кого видели. Он выбрался из восточных ворот, поставленных больше для порядку, ибо город давным-давно разросся, выплеснулся по-за пределы стен. И уже там Норвуд свернул на набережную.
Пахло от озера водой и рыбой, деревом мокрым да и всем тем, чем обыкновенно пахнет на пристани. Здешние, малые, служили рыбакам. И по озерной глади суетливо сновали лодки и лодчонки, порой сотворенные вовсе наспех, по мнению Норвуда не годные, чтобы доверить им жизнь человеческую. Но местные люди полагали иначе.
Впрочем, берег и рыбаки были Норвуду мало интересны.
Он с легкостью отыскал нужную тропку, которая повела наверх. Она легла заячьей петлей, минув и дома, и домишки, нырнув в низкий березняк, что карабкался по склону. Тропа сделалась уже. Она вихляла меж камней, а тех становилось все больше.
И крутизны склон прибавлял.
В какой-то момент Нордвуд остановился.
Огляделся.
И со вздохом расстегнул пояс. Место меж трех огромных камней, слепленных чьею-то силой, показалось удачным, чтобы оставить здесь одежду. Камни стояли на самом краю обрыва, и человек обыкновенный вряд ли рискнул бы приблизиться к берегу. Здесь он высоко поднимался над водой, уходя отвесно. И само-то озеро казалось далеким, темным.
- Ну… не одному Маруну кобелем быть, - проворчал Норвуд, чувствуя себя на редкость глупо. Он отряхнулся и позволил боли выплеснуться. Принял её, позволил искорежить тело и, упав на четыре лапы, отдышался.
Вновь показалось, что смена обличья прошла легче, чем в прошлый раз.
Не прошло и минуты, как по тропе затрусил огромный зверь той неопределенной масти, которая случается, когда черную шерсть покрывает пыль. Впрочем, и масть, и обличье зверя как-то вот хитро не бросались в глаза. А после зверь и вовсе исчез, растворившись в тумане.
Ежи мерил шагами комнату, что сделалась мала.
Неспокойно.
И чувство не отпускало. Напротив, с каждою минутой тревога росла. И… не вернется. Не к нему. Кто он таков? Уже не маг, еще не ведьмак, если честным быть. И станет ли им… а если станет?
Книга открыта, ждет, зазывает белизной страниц, манит заглянуть туда, куда людям соваться не след. Обещает все-то выдать, все-то рассказать…
- Боишься? – поинтересовался Евдоким Афанасьевич, который устроился в темном углу и оттуда уже наблюдал за метаниями Ежи.
- Боюсь, - признался Ежи.
- Чего?
- Сам не знаю… точнее, знаю… кто я? И кто она? Она княгиня Волкова…
- Право еще не признали.
- Признают. Куда денутся. Радожский не отступит. И… он ей и вправду подходит лучше.
- С чего ты взял?
- Он роду хорошего. Князь. И царев ближник. Человек доверенный…
- Думаешь, это имеет значение?
- А разве нет? – Ежи остановился над книгой, ничуть не удивившись тому, что ныне на страницах не осталось и следа от старых записей. Он не сомневался, что книга их сохранит, как хранила-то все, однако вот…
- Жить-то она не с родом будет, и не с доверием государственным, - усмехнулся Евдоким Афанасьевич. – А с человеком, у которого другая на уме. И на сердце.
Он замолчал.
И Ежи тоже молчал, не зная, что ответить, ибо ответа не было.
- Тогда… как? Он ведь действительно умрет. Там, в тумане, я проклятье немного выпил, но оно вернулось. Оно питается от собственных сил его. И если не остановить, то осталось Радожскому немного. Может, год, а может, и того меньше.
- Думай.
Ежи думал.
Он… пытался. И коснулся книги, но та на прикосновение не отозвалась, лишь потянулась, требуя силы. Или… крови? Еще одно запретное чужое знание, без которого жилось бы легче. Но Ежи решительно взял клинок и прочертил полосу на ладони. Кровь потекла. Медленно. Он, завороженный, смотрел, как одна за другой собираются капли, как летят они, касаются белоснежных страниц и уходят в них.
Сквозь них.
И книга принимает этот… дар?
…следует помнить, - голос раздается где-то рядом, Ежи с трудом удерживается, чтобы не обернуться. Теперь он ощущает присутствие постороннего. – Что в проклятиях важно уметь видеть за словами суть. Слова – это дополнительная формирующая сила, поэтому подбирать их следует крайне аккуратно. Однако первичен именно ментальный посыл, который и вплетается в структуру. Тебе понятно?
- Не совсем, - и этот голос тоже знаком. Более того, Ежи кажется, что говорит именно он. – Как узнать, в чем именно этот самый… посыл?
- Никак, - тот, кто говорит, усмехается. – Можно предположить, ибо на самом деле в классической школе стараются добиться полного соответствия, поэтому в большинстве случаев хватит и знания о словесной структуре проклятья. Но вот в случае, когда береться за дело человек, не имеющий образования, не знающий подобных тонкостей, тогда-то возможны разночтения.
- И… часто такое случается?
- Не слишком. Однако стоит помнить, что именно подобные исключения и доставляют наибольшие неприятности. В году три тысяче семьсот двадцать третьем от обретения силы в Круг поступило сообщение о том, что некая деревня Большие Закутки исчезла.
- Куда?
- Вот, чтобы это выяснить, и был направлен полномочный представитель круга, ведьмак третьего ранга…
…интересно, а Ежи какого ранга будет?
…и смысл в этих вот рангах, если больше нет ни Круга, знать бы еще, когда существовал тот, ни вовсе ведьмаков, кроме самого Ежи.
- И… что было?
- Было… был лужок. И поля остались. И еще хутор один, что на отшибе стоял. А вот деревеньки Большие Закутки и вправду не было. Ни домов, ни овинов с сараями, ни людей, ни даже иной живности. Разве что собака уцелела и то, полагаю, потому как ушла за пределы охвата.
Недолгое молчание заставило сердце Ежи екнуть. А ну как книга замолчит? Но нет, раздался вздох.
- Я почуял эхо силы, что позволило сказать, что исчезновение это не имело за собой естественных причин.
