- Порой и разу довольно, - ответил Елисей.
- И ничего-то обо мне не знаешь.
А то ведь… Тришка вон, смотрел, смотрел… и она смотрела. И чем бы все едва не закончилось? То-то и оно… свадьба – дело хорошее, но и после неё жить как-то надобно.
- Так расскажи, - и пальцы отпускать не спешит.
- Я у ведьмы живу, - решилась Баська. – И Маланька тоже… в услужении. И служить нам недолго, но… после ведь всякое говорить станут.
- Это у какой ведьмы? – Свят вот на свою нареченую глядит-любуется, и ажно завидно, хотя и нехорошо этакому завидовать. Чужое счастье, а Баське своего бы. – Это не у той, у которой котики?
- У той, - Маланька тоже улыбается, и этак… ну будто это её сапогом зашибли. – А вы… познакомились?
- Познакомились.
- Она хорошая.
- Хорошая, - согласилась с подругою Баська. – Но люди все одно болтать станут. Что раз ведьма, то и разврат, и мы…
- Пускай себе болтают, - отмахнулся Елисей.
- И роду я простого…
- Может, оно и к лучшему.
- И…
- Не нравлюсь? – а вот теперь обиделся, человек преглупый. Если б не нравился, неужто Баська стала бы отговариваться? И насупился, и глядит исподлобья, а цвет вьюнка дрожит, качается, будто тоже обиду чует.
- Нравишься, - призналась Баська. – Только… этого мало. Я ж тоже ничего-то о тебе не знаю. Кто ты таков? Какого рода? Кто отец твой и матушка… чем живешь? О чем думаешь? Чего желаешь? Оно-то пожениться недолго, да… нам потом годы вдвоем жить. А ну как не сдюжим?
И… понял.
Голову склонил, не отступая, но лишь признавая, что услышал Баську.
- Вот так-то, братец, - хмыкнул Свят, перехватывая Маланькину руку, точно забоялся, что и она тоже начнет о том, что далее, думать и от слова своего отступится.
Это он зря.
Маланька, она хоть тихая, но ежели чего решала, то уж тут и батька ейный не способен был с пути решенного поворотить.
- Что ж, - Елисей по-прежнему глядел на Баську, но задумчиво. И страшно стало. А ну как поймет, что и вправду ни к чему оно… вокруг-то девок хватает, одна другой краше. Видала Баська этих боярынь, у которых лица белые, что сметаною мазаные, брови соболиные, волосы, что из золота тянутые, и богаты, и собой хороши, и милы, кротки, учены…
И каждая рада будет, если такой молодец замуж позовет.
А она, Баська, тоже рада, но…
- Будь по-твоему, - он вдруг вытащил колечко, с виду простенькое, полосочкой серебра, в которой глазом зеленый камушек подмигивает-переливается. – Невеста – еще не жена. Но… дай мне срок. Скажем… с год. А там уже, если захочешь уйти, то держать не стану.
И колечко протянул.
И… и в самые глаза глянул, отчего прямо внутри все и обмерло.
Взять?
Рука сама потянулась. Не к колечку. Есть у Баськи и покраше. Но к человеку, что колечко держал. А то само на палец прыгнуло, обняло, опалило теплом и камешек из синего желтым стал, ярким, что солнце.
Глава 54 Где начинается большая уборка
Характер у меня замечательный, только нервы у всех какие-то слабые...
Из откровения одной старой мудрой ведьмы.
Тьма сгущалась.
Тьма подбиралась. Ежи видел её, и не понятно было, как не видят прочие. Вот государь болезненно щурится, прикрывая глаза от излишне яркого солнца.
Вот что-то говорит Гурцеев.
И Радожский отвечает, но Ежи не слышит его.
Он слышит тьму.
Шепот многих голосов. Тонкий надрывный плач, который скребет по нервам, и хочется заткнуть уши. Ежи заткнул бы, если бы мог.
А он…
…может. Он может просто уйти. Взять и… в конце концов, дела нынешние его не касаются. Он – человек сторонний. И никто-то не осудит.
Или даже если осудит, то какое Ежи дело?
Пускай себе.
Ему и надо-то, найти Стасю да убраться подальше, что от дворца, что от Китежа, в котором ныне становится неспокойно…
Он заставил себя отрешиться от этого чужого шепотка, навязывавшего чужую же волю. И взгляд его скользнул по людям, что вдруг замерли.
Надо…
Что-то делать.
Спросить?
У кого?
Хотя… Ежи ведь знает.
Он вытащил книгу, провел ладонью по жесткой обложке, и сказал:
- Покажи. Не знаю, как, но… покажи, что здесь происходит.
Зашелестели страницы, разворачиваясь, и книга выросла, ставши собою, прежней, а потом больше, и еще больше. В какой-то миг показалось даже, что она-то, эта книга, вот сейчас сделается столь огромной, что меж страниц её потеряются не только люди, но и дворец, и город.
- Хватит, - Ежи почувствовал, как закипает.
В конце концов, он её хозяин.
И книга подчинилась. Она развернулась, вот только страницы остались белы.
- Я ничем не помогу тебе, ведьмак, ибо знаю не так и много, но… ей нужна кровь. Твоя или… - государь примолк ненадолго. – Любая иная.
- Любая?
- Человеческая. Твоей надобно меньше, а вот…
- Пойдет? – Радожский полоснул себя по руке.
И кровь полетела алыми бусами. Ежи видел каждую каплю. И силу, в них скрытую. И тьму проклятья. И…
Капли коснулись страниц.
- Так лучше… если я что-то понимаю, то ведьмак нам еще пригодится. Пусть… - Радожский будто оправдывался, но вот перед кем, Ежи так и не понял.
Книга поглотила дар.
И отозвалась.
Она ныне решила быть щедрой, а может тоже чуяла ту, стороннюю тьму, которая подползала к городу. И город подняла над страницами, прозрачный и дивный, будто рисованный кем-то. Ежи видел, что терема, укрывшиеся по-за высокими оградами, что улочки, что дома и домишки, крохотных людей, которые суетились, погруженные в собственные важные их дела.
Видел купола храмов.
Жрецов.
Лодки.
Лодчонки.
Волчью стаю, что встала на след, но не спешила подняться, будто ожидая чего-то. Или кого-то… видел и озеро. Свет заходящего солнца разлился по поверхности его, лег желтыми лужицами, не способный пробраться глубже, туда, где укрытые илом, опутанные словом, спали…
…люди?
- Быть того… - сдавленным голосом произнес Гурцеев и рук поднял, желая осенить себя святым кругом, да только удержался, верно, не желая рушить тонкую волшбу.
Радожский ничего не сказал, зарычал лишь.
