Живая.
И мертвая.
И… живая. Или все-таки мертвая? Ни тебе мух, ни жуков, которые подсказали бы, как оно в сказках случается. Просто… вода.
Лилечка вздохнула и сняла Фиалку. И та тоже вздохнула.
- Значит, будем просто пить, - подумалось еще, что если вода мертвою окажется, и Лилечка с того тоже умрет, то матушка огорчится премного. А матушку огорчать не хотелось бы.
И папеньку.
И…
И она, конечно, умереть должна была, но вот живая осталась.
- Погоди, - Лилечка вдруг вспомнила важное. – Я сегодня уже видела мертвую воду. Её тут брали?
- Нет, - покачала головой княгиня. – Не тут. И та вода не совсем мертвая. Её саму жизни лишили.
- Это как? – Лилечка нахмурилась.
Все-таки учиться надобно. Даже если от учебы совсем мозги высохнут.
- Эта вода, пусть и мертвая, сотворена миром и частью его является. А та, которую ты видела, это вода обыкновенная, над которой провели обряды, напитали силой смерти и тлена, тем самым извратив суть исконную.
- Сложно, - пожаловалась Лилечка.
- Мертвая вода на многое способна. И не только на то, чтобы убить. Нет. Иногда смерть – тоже спасение. Омой ей гнойную рану, и гниль отступит. Добавь каплю в воду, дай выпить человеку с разбитым сердцем, и боль умрет. Она способна дать забвение. Или исцеление. И в то же время – убить. Мой отец говорил, что яд и лекарство – это одно. А та вода – это тлен.
Лилечка кивнула.
Так, на всякий случай, и чтобы княгиню не обижать. А сама наклонилась к чаше и сделала глоток. Вода… сперва показалась ледяною, а потом теплой, что молоко парное. Кислой.
Сладкой.
Горькой.
И обыкновенной, колодезной, от которой на языке остается ощущение, будто железный ключ лизала. Лилечка закрыла глаза и… ничего-то не ощутила. Нет, она толком и не знала, что должно бы случиться, но ведь должно бы!
Место тайное.
Родники исконные.
И вода живая, вода мертвая… может, надо еще и умыться? Ну, чтоб краше всех в мире стать?
- Вот, стало быть, как… - княгиня поглядела на Лилечку и, отступив, отвесила низкий поклон. – Спасибо, госпожа…
Это она про кого?
Лилечка спросила бы, но княгиня взяла и исчезла. Вот ведь… с мертвыми взрослыми еще неудобней, чем с живыми. Живые, во всяком случае, не имеют обыкновения вот так брать и исчезать.
- Ты что-нибудь поняла? – спросила Лилечка.
- Мря, - ответила Фиалка, устраиваясь на плече. – Умр.
- Да, возвращаться надо, а то Аглая забеспокоится.
Воды Лилечка набрала из ближайшей чаши, для чего пришлось на цыпочки подниматься и черпать, рукою себе помогая. Немного боязно было, а ну как погаснут огонечки, но нет, не погасли.
И в руки Лилечкины пошли.
И по рукам сами расползлись, обжились…
- А теперь куда? – Лилечка огляделась и, обнаруживши еще одну дверь, решительно к ней пошла. За дверью, правда, был не выход, а другая комната.
Узенькая.
И нарядная, что шкатулочка. Вновь же камень, темно-зеленый и светло-зеленый, и всякий, будто живой. Вот мох крадется по корням, карабкается на старый валун, на древесный ствол. Вот клонятся по-над лавкою тяжелые ветви дубов, и лишь листья их каменные неподвижны. А под ними, на лавке, на живом шелковом покрывале, женщина лежит.
Лилечка её узнала, пусть бы нынешняя была вовсе непрозрачна, но совсем мертва. На живую нисколечки не походила. Кожа желтая, ссохлась, что на яблоке печеном.
Глядеть страшно.
Но Лилечка глянула.
И вошла. И… подошла, коснулась нарядного платья, на котором под пылью поблескивали алые камушки.
- Иди, - сказала она тихонечко. – Иди… твой срок вышел.
И показалось вдруг, что не она это сказала, а кто-то другой, огромный и, может, страшный для кого-то, кто за спиной Лилечки стоял. Стоял и… сгинул, как не было.
Лилечка даже обернулась, но никогошеньки не увидала.
Бывает.
Она пожала плечиками и прошла вдоль лавки, и уже до двери, что тоже виднелась, дотянулась, когда за спиной что-то зашелестело, а потом звякнуло.
Венец!
Тот самый, чудесный, с огненными каменьями, которые горели красиво, упал и к самым ногам Лилечки прикатился, в руки просясь.
- Спасибо, - Лилечка была вежливой девочкой и даже поклонилась. А венец взяла. Не удержалась, примерила и поморщилась: велик да на диво тяжел. Неудобный опять же, все время на нос соскальзывает, еще и уши оцарапать норовит.
Нет, его надобно отдать.
Кому?
А хотя бы Аглае, пусть она думает, что да как… и Лилечка решительно толкнула очередную дверь.
Глава 57 О том, до чего извилисты ведьмины дороги
Учитывая мой характер, я с каждым днем все больше поражаюсь, что рядом со мной все еще есть люди.
Чистосердечное признание, сделанное одной ведьмой в приватной беседе.
Эльжбета Витольдовна остановилась, силясь отдышаться. Путь вывел их… пожалуй, что в подземелье. Эльжбета теперь ощущала над собой тяжесть груды камней.
И эта тишина.
Темнота.
Гулкое пространство.
- Не хочу тебя волновать, но здесь несколько… неуютно, - заметила Марьяна Францевна, сотворяя огонек. Тот вышел на редкость зыбким, полупрозрачным, и казалось, что того и гляди погаснет.
- Лучше уж тут…
Воспоминания об узком проходе, о стенах, что, казалось, того и гляди, сомкнутся, заставило Эльжбету вздрогнуть. А в следующее мгновенье где-то впереди вспыхнул свет. Яркий.
Почти ослепляющий.
Эльжбета подняла руку, заслоняясь от этого света, но из глаз все одно посыпались слезы. И не только у нее.
- Мне кажется, или мы в усыпальнице? – поинтересовалась Марьяна, вытирая слезы платочком, второй и Эльжбете протянула.
- Не кажется, - Эльжбета покачала головой. Свет вовсе не был таким уж ярким, скорее просто её глаза слишком уж привыкли ко тьме.
Слева высился огромный каменный короб, стороны которого украшали символы. Некоторые были Эльжбете знакомы, другие…
…вот перевернутая звезда, оплетенная вьюнком.
Молот.
Это лишено смысла. Или все-таки…
Мрамор потемнел, пожелтел, но лицо человека, высеченное на крышке саркофага все одно казалось живым.
- Это… первый князь Рёрик, - сказала Эльжбета, смахнув пыль с края.
