И уставился желтыми глазами.
- Дозволите поискать?
- Дозволяю, - важно кивнула Анна, сглатывая вязкую слюну. Под взглядом свея было… неуютно. Определенно. И чуялось, что даже если она вдруг запретит по глупости какой, то свей Анну просто не послушает.
Свей попятился.
Осклабился.
И закружился. Рука его сжимала навершие меча, а вот вторая описывала в воздухе какие-то круги. Гляделось это жутко, и кто-то из дворовых девок, впечатлившись, тихо захныкал.
Вот свей упал на одно колено, выгнулся как-то совсем уж не по-человечески да, лицом к земле припавши, замер. А потом поднялся и легким шагом направился к заднему двору. Там уже в куст заглянул. И к упомянутой матушкою калиточке.
- Сказывают, в городе неспокойно, - та продолжала грызть моченое яблочко. И было то таким крутобоким, соком налитым, что рот Анны наполнился слюною.
Захотелось вдруг яблочко отобрать.
Или велеть, чтобы другое принесли. Побольше. А еще огурцов соленых, коли остались, но всенепременно бочковых, смородиновым листом переложенных, да с чесноком. Она даже моргнула от удивления, до того желания были эти странны, несвойственны ей нынешней, отвыкшей от этакой простой снеди.
- На от, - матушка протянула недоеденное яблоко, и Анна с наслаждением впилась в бок зубами. – Идем…
- Куда?
- Туда, - она указала на терем. – Все одно тут уже ничего не сделаешь. Пошли кого к мужу, что ли?
Анна вздохнула.
И сглотнула сладковато-кислый, терпкий сок.
Послать надо бы, но…
…и вот почему Лилечке дома-то не сиделось?
- Я вот думаю, что, если Рысьевым приглашение отправить? – если с кем Анна и могла поделиться планами, так это с матушкою, ибо была та весьма разумна. И к делу устроения будущего внучки отнеслась со всею серьезностью. – И Соколовским?
- Соколовские не пойдут, - покачала головой Аграфена Марьяновна, глядя на суету слуг, которая большею частью была пустою, ибо бегали они без толку, но лишь рвение служебное выказывая. – У них род старый, со своими правилами. Больную не примут.
- Говорят, что Лилечка почти здорова уже…
…и не только Дурбин говорит, который после давешнего происшествия переменился, утративши былой лоск, сделавшийся обыкновенным, скучным и оттого раздражающим. Будь воля Анны Иогановны, она бы ему вовсе от дома отказала. Нет, поблагодарила бы, скажем, сотнею золотых.
Или пятидесяти хватило бы?
Деньги, они счет любят, но… как бы потом не сказали, что Козелковичи скупы или, хуже того, в затруднения вошли. Нет, сто золотых и… только Тадеуш, когда Анна намекнуть изволила, нахмурился да сказал:
- Он Лилечку спас.
Может, и так, да только что с того? Спас и спас, и теперь выходит этого спасителя до конца дней терпеть? А еще капли, Анною купленный, новые, только-только в моду вошедшие, выкинул.
Мол, вредны они.
Это все из зависти, конечно, ибо новый целитель, приглашенный, раз уж Дурбин не в силе, был молод, хорош собой и премного обходителен. Он и Лилечку осмотрел, и Анну выслушал…
…и капли, опять же.
Лаудановые. Для спокойного сну и правильного мировоззрения. Да… а этот…
…еще мужу нажаловался. И тот нового целителя запретил на порог пускать, а про капли сказал, что, коль уж Анне так плохо в Китеже спится, то можно её назад отправить, что, мол, в поместье и тише, и воздух свежий, самое оно для спокойных нервов.
С каплями пришлось расстаться.
- Говорят, что кур доят. С которой и ведро имеют, - отозвалась матушка, взявши Анну под локоток. – Нужные люди слушать умеют. И знают. И если у Рысьевых род большой, убытку, ежели кто бездетным останется, не будет, то Соколовские свою кровь мешать не станут… ты лучше к Вепревым приглядись. У них, сказывают, последние годы на диво неудачными были. Они, конечно, будут делать вид, что не больно-то им сватовство это надобно, но…
Анна бросила взгляд на двор, на котором людей не стало меньше. И подумала, что, конечно, Вепревы вариант весьма даже интересный.
И рассмотреть его стоит.
А сваха вот про них смолчала. Не знала? Или решила, что Козелковичи не настолько хороши? И можно кого иного предложить?
Ничего, Анна и без свахи справится.
Главное, чтобы Лилечка нашлась.
То, что снаружи что-то изменилось, Стася поняла сразу. Стало будто бы холоднее. И холод этот ощутила не только она. Вот поежилась Баська. И Маланька прижалась к подружке, то ли пытаясь отогреться, то ли просто со страху. Вздохнула Лилечка.
И слабо, едва слышно, захныкала Фиалка.
- Что-то случится, - Стася поднялась, потянув за собой прочих. И сжала хрупкую детскую руку. – Скоро…
А потом услышала голоса.
Громкие.
И кто-то с кем-то спорил, надрывно так… а потом хлопнул выстрел, но как-то слабо, словно издали, и спор стих. А чувство беды обострилось.
Даже не чувство.
Стася уже знала: беда случится.
Пришла.
И…
- Что-то не так… - Горыня крутила головой, а вот прочие стихли. Тоже чуяли что-то этакое, неправильное, неспокойное. И страх их, объедененный, стал всеобъемлющим. – Лишь бы…
Она осеклась.
И обняла себя.
Задрожала, но попыталась с дрожью управиться. А потом тихо обреченно добавила:
- Живыми нас не выпустят…
И тотчас нос Стаси уловил отчетливый запах дыма. Это что выходит…
- В круг! – рявкнула она, сама удивляясь и голосу своему, и тому, что липкий ужас, еще недавно парализовывавший, мешавший думать, вдруг отступил. – Все в круг! Если жить хотите!
Голос её утонул в истошном вое.
- Мамочки… - вой подхватили на разные голоса.
…и… дым идет с крыши, спускается белесыми нитями, которые другие не видят, но чуют, ибо невозможно не узнать этот характерный запах тлеющей соломы, дерева, что вот-вот займется и тогда.
- В круг, мать вашу! – грозный голос Горыни перекрыл вдруг общий вой. – А ну встали, курицы!
Дым пробирался и под дверь.
Наверняка, её хорошо заперли, наверняка…
Стася сумеет.
Справится.
Сама.
Она ведь ведьма. Так Стасе говорили. А ведьмы… ведьмы – это ведь не просто так… и если Стасина прабабка смогла открыть дверь в иное измерение, то с нынешнею Стасе совестно будет не справится.
- В круг! Быстро! И еще одним… - Горыня, кажется, подкрепляла слова затрещинами, порой и пинала кого-то, заставляя подниматься.
