Потом как-нибудь. Всенепременно. Правда, что-то подсказывало, что возвращению его не обрадуются. Нет, если бы он явился при чинах, при деньгах, тогда бы да, встретили бы ласково. А он…
…на что потратил годы?
И силу?
Теперь, когда она не то, чтобы вовсе исчезла, скорее уж отдалилась, отделилась от Дурбина, существуя и в нем, и в то же время сама по себе, он вдруг резко и болезненно осознал, что все эти годы тратил её… на пустое?
То есть, не совсем, чтобы вовсе пустое, но…
…мигрени.
И колики, что случались от переедания. Похмельные болезни. Болезни вымученные или вовсе выдуманные. Парики. И краска для лица.
Попытка стать кем-то, кем он, Никитка Дурбин, никогда-то не был. И не стал. И собою тоже не стал…
…звякнул колокольчик над дверью, отвлекая Аглаю, которая травы выбирала придирчиво, не стесняясь нюхать, трогать, а порой и вовсе растирать крошки в пальцах, прислушиваясь к себе и сокрытой в травах силе.
Борислав Бориславович наблюдал за нею с одобрением, а вот за Никиткою – с обыкновенной своей насмешкой, за которую Дурбин еще когда невзлюбил этого вот человека. Все казалось, что он-то в простоте своей и примитивности ничего не понимает.
Казалось.
- Доброго дня, - голос был громким, а гость… знакомым.
Никитка поморщился. Вот уж кого он встретить не хотел, да только у судьбы было на то свое мнение.
- Мой заказ готов?
- А то, - вот Борислав Бориславович гостю слегка кивнул, и в этом кивке вновь же почудилась скрытая насмешка, которую, впрочем, Аверсин уловил. И нахмурился.
Слегка.
Одарил Борислава Бориславовича раздраженным взглядом, но… и только. А после повернулся к Никитке. Нахмурился паче прежнего.
- Дурбин? – это Богомил Аверсин, некогда лучший ученик и курса, и всего Университета, произнес с немалым удивлением. – Ты ли это?
- Я.
- Надо же… а мне сказывали, конечно, что ты вернулся. Что какая-то там несуразица приключилась и ты силу потерял.
- Не совсем потерял, - рядом с Богомилом Никитка ощущал себя именно тем, кем являлся, - провинциальной бестолочью. – Но пока вот… ограничен в использовании.
- Вечно с тобой что-то приключается… а это… простите, не узнал вас! Княжна… - Богомил отвесил изысканный поклон и уставился на Аглаю.
Прямо.
Нагло.
Так, что она смутилась и застыла, прижав к груди пышный сноп сушеных лютиков.
- Мы были представлены на балу у Сапежских, но вы, полагаю, меня не запомнили…
- Отчего же…
- Слишком много было представлено вам, а такой очаровательной женщине не стоит утруждать себя запоминанием людей случайных.
Аглая зарделась.
А Дурбин почувствовал себя лишним. Вот совершенно лишним. И еще захотелось врезать этой… этому… наглецу.
Удачливому наглецу.
- Я, конечно, был бы счастлив засвидетельствовать свое почтение, но… служба, не успел… - теперь Богомил разглядывал Аглаю куда более пристально, придирчиво, пожалуй. – Служба все время занимает. А вы тут…
- Травы покупаем, - не удержался Дурбин и кулак поскреб, потому как тот зачесался очень нехорошо.
- Травы? Ах, конечно… что тебе остается с твоим-то ограничением. А вы княжна? Успели познакомиться? Наш Никитка, конечно, милый парень, но простоват. Вам, должно быть, в его обществе скучно.
- Нет, - ответила Аглая и отвернулась, возвращая снопик лютиком ядовитым на место, чтобы вместо него снять полыни, да не обыкновенной, но тонколистной, которую иные еще австрийскою величают.
- …он и прежде-то не отличался особым изяществом манер, что уж теперь говорить. Позвольте поцеловать вашу ручку.
- Нет, - также спокойно ответила Аглая, отложив полынь в корзинку.
Вот тут Богомил несколько смутился.
Впрочем, долго смущаться он не привык и потому сделал вид, будто ничего и не произошло.
- Помнится, ваш супруг говорил мне, что вы отошли от всего этого… ведьмовского… - он махнул рукой, позволяя расправиться широкому кружеву манжеты.
И подумалось, что вот у Богомила всегда получалось носить шелка с бархатами, не выглядя при этом смешным. Ныне и вовсе… ему шел, что кафтан из винного бархата, украшенный изящным позументом, что узкие бархатные, на тон темнее кафтана, штаны.
В пышном кружеве воротника пряталась рубиновая булавка.
Пальцы украшали перстни, иные в два ряда. И на бархатном же берете поблескивал золотом вензель.
- Он ошибался.
- Чудесно… это просто замечательно, когда у женщины есть увлечение! Вы не поверите, до чего скучны иные особы, не умеющие ничего-то, помимо…
- Хватит, - не выдержал Дурбин, потому как зудение стало просто-таки невыносимым, а с ним и желание взяться за этот вот кружевной воротник и дернуть, так, чтобы старый приятель сложился пополам.
И…
…и не только ему. Дурбин вдруг почувствовал, сколь напряжена Аглая, и силу её, наполнившую хрупкое тело, и то, с каким трудом она сдерживает эту силу. Плевать на Богомила, если и получит проклятье, то за дело, но ведь отец его – государев человек, да и в Гильдии не последнее место занимает.
Жаловаться станут.
Разбирательство учинять. И еще не известно, что там выйдет.
Дурбин шагнул и осторожно накрыл бледную ладошку.
- Он того не стоит.
Аглая кивнула.
- Надо же… - Богомил склонил голову, разглядывая Дурбина с немалым интересом. – Вот оно как… а мне казалось, Никитка, ты свое место знаешь…
- Шел бы ты, Богомил…
- Куда?
- А куда собирался, - и почудилось на мгновенье, что собственная Дурбина сила отозвалась. Всколыхнулась. Того и гляди…
…показалось.
- Во дворец, - сказал Богомил, расплываясь в улыбке. – Я теперь при государыне состою. Помощник царского целителя. Удивительнейший, к слову, человек…
- Поздравляю, - получилось неискренне. Но прошли те времена, когда Дурбин пытался дружить, что с Богомилом, что с его приятелями, магами сильными, и силою этой донельзя разбалованными.
Конспекты переписать.
Подсказать.
Черновик доклада составить… не за деньги, нет. По дружбе… дружба ведь требует помощи? Правда, потом выяснилось, что таких помогатых, в тайне надеявшихся, что эта помощь после обернется протекцией, половина курса.
Дурак он был. Как есть.
- К слову, княжна… слышал, что с вашим супругом несчастье приключилось… - и теперь взгляд стал холодным, насмешливым. – Всякое поговаривают, не знаю, что уж там правда, но вы ныне свободны, верно?
