— Это я придумала для них такое применение, Бьянка. Я создала целую империю для магов. Нас становится все больше. По всему миру. Но только Бриаль — то место, где любому магу будет обеспечена абсолютная безопасность и защита. Я добилась этого ценой нескольких жизней.
— Я читала про Кровавый переворот, — робко отозвалась девушка, распознав воинственные нотки в голосе королевы. — Хотя так и не поняла истинных мотивов предателей королевской семьи.
— Я расскажу тебе. Это не является секретом.
— Но… У вас ведь еще была сестра, верно?
Вопрос Бьянки поверг Морриган в такую долгую задумчивость, что она уже и не надеялась услышать ответ.
— Да, она была старше меня, — наконец ответила королева с большой неохотой. — Когда все случилось, мне было всего десять лет, а ей шестнадцать.
— И что с ней стало? Как ее зовут? — Любопытство толкнуло Бьянку еще на одну пару вопросов.
— Эрин. Ее звали Эрин. — Королева обернулась к девушке, напугав ее пустотой мгновенно почерневших глаз.
Куда уж темнее? Как она вообще меняет их цвет?
Неожиданно поднявшийся ветер затрепал распущенные волосы Бьянки и пышную юбку Морриган. Девушка поежилась, чувствуя, как леденеют пальцы рук, немеют губы и, кажется, даже сердце сковывает холодом.
— Что происходит? — прошептала Бьянка еле слышно.
— Она умерла, — бросила королева через плечо, быстрой походкой удаляясь из сада.
ГЛАВА 11
ТАЙНА ГЛАВНОГО СОВЕТНИКА
Никогда и никому Анри Хьюз не признавался в своей самой большой тайне. Долгое, очень долгое время он жалел, что родился магом.
Впрочем, расскажи он о том, чего стоило ему просто выжить во времена, когда королевой не была Морриган Инганнаморте, его чувства на этот счет были бы вполне оправданны…
Никто не знает, когда и по какой причине в мире стали появляться маги.
Все люди изначально рождались обычными детьми, росли и развивались, мало чем отличаясь друг от друга. И почему вдруг в возрасте шестнадцати лет у некоторых из них на руках стали проявляться причудливые узоры, было никому не ведомо. Вместе с узорами у подростков открывались и удивительные способности, мгновенные перемещения из которых были самыми безобидными умениями.
Времена были дикие, народ гадал и не понимал, как реагировать на столь диковинное явление. Что это? Подарок богов? Или их же проклятие? Увы, последняя версия прижилась быстрее и охотнее, чем все остальные.
Магов стали бояться. Магов стали избегать. На магов стали охотиться.
Юный возраст новоиспеченных жертв при этом никого не смущал, а, напротив, придавал остроты и пикантности. Кто-то из особо одержимых преследователей выведал закономерность — если сплести из цветков вербены венок и набросить его на мага, он окажется словно в петле, не сможет ни переместиться, ни исчезнуть. С этого момента у охотников появился особый азарт, ведь чем дольше скрывался тот или иной маг, тем дороже оплачивалась из казны его поимка.
Семьи, в которых подрастали дети, отныне жили в ожидании и страхе. Не было большей беды, чем обнаружить в день шестнадцатилетия своего чада узоры на его руках. Кто-то пытался спасти своего ребенка. Подростков прятали в погребах, отсылали к родственникам, где охота была менее активной. Но в конечном счете дело почти всегда заканчивалось плохо. Укрывателей стали наказывать не менее жестоко, чем самих магов. И потому изгнание последних стало все более часто принимаемым решением, почти повсеместной обыденностью.
Анри с самого детства знал, что его отец, злой и жестокий человек, не станет его спасать, случись с ним такое несчастье. Скорее он даже не даст ему шанса скрыться. Встретит с вилами и выместит, наконец, на Анри всю свою ненависть за то, что жена умерла в родах, оставив ему ненужного младенца.
Мальчик не стал напрасно испытывать судьбу, а потому накануне своего дня рождения собрал узелок нехитрых пожиток и ушел в лес на окраине деревни. Заходить слишком далеко не стал, а вдруг боги смилуются, и ему еще придется возвращаться домой. Правда, в свое везение, положа руку на сердце, Анри верил с большим трудом.
Лишь только первые лучи солнца коснулись сомкнутых век мальчика, как тот мгновенно проснулся. Полежал, вдыхая свежий лесной воздух, послушал первые трели ранних птах, тем самым сознательно оттягивая момент встречи со своей судьбой. Конечности затекли от неудобной позы, и Анри с наслаждением потянулся. Ворох осенних листьев, послуживших ему этой ночью постелью, отозвался сухим шелестом.
Пора.
Анри осторожно приподнял край одного из своих рукавов и даже дышать перестал от страха и важности момента.
Узоры были.
Анри очень редко позволял себе плакать. Даже увесистые тумаки отца, сыпавшиеся на него с младых лет как из рога изобилия, всегда переносил стойко. Но сейчас он разрыдался горько и жалобно, словно маленький ребенок. В этот момент он ощутил всю свою ненужность этому миру, всю нелюбовь единственного и жестокого родителя, все свое горькое, как полынь, одиночество.
Анри не хотел быть тем, кем он был. И он совершенно не представлял, как ему жить дальше.
Все глубже в лес двигаться было страшно до дрожи в коленях. Кроны деревьев, несмотря на частично опавшую листву, становились все гуще, черные ветки зловеще выделялись на фоне серого неба и порывисто шумели, заглушая другие звуки леса. А звуков, надо сказать, становилось все больше.
Анри шел, постоянно оглядываясь и боясь пропустить подкрадывающегося к нему хищника, встреча с которым была лишь вопросом недолгого времени. Провести еще одну ночь в лесу теперь казалось ему верхом безумия. Анри был совсем не приспособлен к жизни в дикой природе, худой и щуплый, он мог похвастаться лишь ростом, но никак не силой. Мысль о том, чтобы вернуться и пойти с повинной к старосте деревни, теперь представлялась ему более привлекательной, чем оказаться в лапах какого-нибудь страшного зверя. Смерть от рук охотников наверняка будет более быстрой и гуманной.
Голод тоже не придавал оптимизма. Скудные запасы провизии, прихваченные из дома, в лучшем случае можно было растянуть на три дня. Ягод в лесу уже почти не осталось, а в грибах Анри разбирался плохо.
Спотыкаясь от усталости, незадачливый путник в очередной раз уныло подумал о теплом и сухом крове, оставленном позади, и вдруг… очутился на тускло освещенной кухне отчего дома.
Усталость в мгновение ока сняло как рукой. Анри ошарашенно огляделся вокруг, отмечая и пустую бутылку на заляпанном чем-то кухонном столе, и нестройный храп, доносившийся от отцовской кровати. Если уж отец пил, что, к слову сказать, бывало редкостью, то до беспамятства.
Было ли это поводом для радости или, напротив, печали о пропавшем сыне?
Анри и сам не понимал, хотел бы он знать ответ на этот вопрос.
Эту ночь Анри провел в сарае, зарывшись в стог сухого колючего сена. Остаться дома, несмотря на то, что сон отца был пьян и оттого крепок, он все же не рискнул. Ранним утром, освежив свои припасы и пополнив холщовый мешок нужными в дороге вещами, о которых раньше и не подумал, Анри снова двинулся в путь. Дойдя до калитки, остановился.
