– Итак, господа, – шамкающим голосом сказал император, в упор глядя на своего наследника, – положение вокруг нашей империи сложилось просто угрожающее. Русские начали свою войну против Османской империи, помешать которой мы никак не можем; Германия совершает в их сторону непонятные демарши, и как раз в этот момент боевики предположительно русской имперской безопасности с особым цинизмом убили нашего верного слугу Алоиза фон Эренталя.
– А вы бы, дядюшка, предпочли, чтобы убили вас самого? – так же прямо глядя на императора, ответил эрцгерцог Франц Фердинанд. – Но, к вашему счастью, в Санкт-Петербурге еще помнят о том, что жизнь Помазанника Божия неприкосновенна. А вот вы об этом позабыли, а иначе сразу бы одернули вашего верного слугу, когда он предложил вам убить русскую императрицу.
Франц-Иосиф не выдержал этого прямого взгляда и отвел глаза. Первый раз он ответил презлейшим на предобрейшее еще прадеду русской императрицы, и с тех пор такой образ действий вошел у него в привычку. Как смели эти славянские варвары построить державу даже более великую, чем Двуединая Монархия? Почему именно им Господь даровал просторы, в сравнении с которыми любые империи прошлого и настоящего кажутся мелкими крестьянскими наделами? Как могли они унизить его самого – тем, что вытащили его задницу из крайне неприятной ситуации, когда он сам не был хозяином в своей стране, а взбесившийся плебс грозил свергнуть его с престола и отрубить голову, как водится в таких случаях? За что ему вообще суждены такие муки – наблюдать торжество тех, кого он ненавидит всеми фибрами своей меленькой души?
А наследник престола, поняв, что дядюшка дрогнул и не смеет возразить, перевел взгляд на генерал-полковника Франца Конрада фон Хётцендорфа и сказал:
– Мой дорогой друг, мне кажется, что раз уж у нас пошла такая грубая игра, расследование этого убийства следует поручить военной контрразведке: ее возможности выяснить истину значительно превышают средства, имеющиеся в распоряжении обычной уголовной полиции.
– Это ты неплохо придумал, мой дорогой племянник! – воскликнул австро-венгерский император, довольный тем, что ему перестали задавать неудобные вопросы. – Разумеется, мой дорогой Франц, прикажите, чтобы смерть господина фон Эренталя была расследована с максимальным тщанием.
– Будет сделано, ваше апостолическое величество, – склонил голову перед своим монархом генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, – я лично проинструктирую наше молодое дарование полковника Редля, чтобы он отнесся к этому делу со всей серьезностью.
– Вот и прекрасно, – облегченно вздохнул старый император. – А теперь, господа, когда мы покончили с этим неприятным делом, я хотел бы знать ваше мнение и по поводу того, что нам необходимо предпринять по причине неожиданно предательского поведения нашего германского союзника. С чего это вообще кайзеру Вильгельму вздумалось заигрывать с Санкт-Петербургом, да еще в тот момент, когда русские собираются разгромить нашего потенциального союзника? Он что, забыл, как ему в России пригрозили то ли простонародно набить морду, то ли пристрелить – лишь за то, что он позволил себе в присутствии их императрицы одну из своих плоских казарменных шуточек?
– Ничего неожиданного, ваше апостолическое величество, в этом поведении германского кайзера нет! – с солдатской прямотой рубанул Конрад фон Хётцендорф. – Нечто подобное можно было предвидеть еще тогда, когда мы получили предупреждение, что отныне Германия считает наш союз чисто оборонительным. С той поры нам следовало знать, что наш союзник не начнет боевых действий против России, если наша империя сама объявит войну этому государству или начнет против него боевые действия без объявления войны. И личные обиды и переживания германского монарха тут ни при чем. С некоторых пор самым большим страхом кайзера Вильгельма и его генералов стала ситуация, при которой они оказывались втянуты в войну с Российской империей помимо собственной воли и исключительно из желания вашего величества нагадить русским. Сейчас уже всем известно, что русские готовятся к продолжительной затяжной войне в глубине своей территории, а недавно стало ясно, что они всерьез рассчитывают ее выиграть, даже если Франция будет разгромлена первым же германским ударом. Даже падение Парижа может не выбить Францию из войны, при том, что желание сражаться дальше найдет поддержку у союзников, а прибывающие из колоний воинские контингенты заменят в строю потери первых сражений. В настоящей затяжной войне на истощение, когда Германия и Австро-Венгрия будут в кольце блокады, а их противники сохранят возможность торговать со всем миром, победа Центральных держав оказывается невозможной в ПРИНЦИПЕ. Такого исхода для своей державы кайзер Вильгельм не желает, и поэтому ищет возможность избежать столкновения с императрицей Ольгой. Отсюда его сердитые окрики в нашу сторону и реверансы в направлении Санкт-Петербурга…
– Думаю, вы правы, – согласился с начальником Генерального Штаба эрцгерцог Франц-Фердинанд. – Кайзер Вильгельм наивно считает, что если сейчас он умильно улыбнется и в дальнейшем пообещает быть паинькой, то русские ему сразу все забудут и простят, выйдут из союза с Францией и Англией и заключат такой же союз с Германией. Но это все напрасные мечтания. Несмотря ни на какие улыбки, русские будут видеть в Германии угрозу существованию своего государства, и поэтому примут все меры для ее устранения. Не исключено, что ценой за примирение будут не только Эльзас и Лотарингия, отторгнутые у Германии в сторону Франции, но и Восточная Пруссия, за счет которой Россия рассчитывает округлить свои владения в Европе… Ну а также отказ от любой активной внешней политики – то есть все то, что в Петербурге, Париже и Лондоне рассчитывают обрести по итогам войны. И чем дальше, тем больше сил будут набирать противники Германии и Австро-Венгрии, а мы, стиснутые со всех сторон врагами, будем лишь слабеть.
– Я вас понял, господа, – прикрыв глаза, произнес император Франц-Иосиф, – и должен сказать, что весьма опечален нарисованной вами безрадостной картиной…
В сердцах Франц Конрад фон Хётцендорф сказал:
– Говорил же я вам, ваше апостолическое величество, что превентивную войну против Сербии и Черногории нужно было начинать раньше, еще в третьем году, когда сербские головорезы жестоко убили весьма позитивно настроенного к нам короля Александра Обреновича. Начнись всеобщая европейская война тогда – и мы вышли бы из нее победителями, тем более что старый русский император Николай отнюдь не проявлял таких волевых качеств, как его сестра, а его окружение составляли люди, далекие от гениальности.
– Тогда мы думали, что у нас еще есть время и возможности добиться того же, не ставя на кон существование нашей державы… – вздохнул престарелый император, – тем более что Россия под властью такого государя, как Николай, неуклонно слабела. Но теперь нужно понять, что нам делать в нынешней ситуации. Покойный Алоис имел план по итогам разгрома Турции сразу же объявить о присоединении к нашим владениям земель Боснии и Герцеговины…
– Не думаю, что это хорошая идея, дядюшка, – покачал головой наследник престола, – на этих землях живет так много сербов, что нас заставят выплюнуть их вместе с зубами. Русские найдут способ, не объявляя войны, так накачать балканских славян всем необходимым, что наша регулярная армия с ними не справится. Вы разве забыли, что теперь Россия, Болгария, Сербия и Черногория – это одно большой семейное предприятие, на паях принадлежащее Романовым, Карагеоргиевичам и немного старому плуту Николе Черногорскому? Одного только нового болгарского царя Михаила достаточно, чтобы понять, кто отныне в доме хозяин. Теперь, когда дрогнула даже Германия, наша участь – шаг за шагом отступать под внешним давлением, уступая врагу один рубеж за другим.
