Когда прозвучали все ритуальные приветственные слова и двойная дверь в кабинет закрылась, императрица, внимательно прищурившись, посмотрела на германского кайзера.
– Итак, дядя Вилли, рассказывай, зачем приехал, не стесняйся, – по-немецки сказала она. – И давай без преамбул, мы с моим канцлером люди занятые, и у нас нет времени на пустые разговоры – особенно сейчас, когда наша страна ведет войну.
– Да, это так по-русски – прямо на скаку схватить быка за рога и втолкнуть его в горящую избу… – вздохнул тот. – Ладно, нам тоже не хочется долго ходить вокруг да около. Мы тут подумали, посоветовались с умными людьми, и решили, что в той войне, которую вы, русские, придумали для Германии, нам не победить, как бы мы ни старались. Ваш канцлер все отлично устроил. Раз-два – и в дамках. Если мы первыми нападем на Россию, вы наш удар выдержите, хоть и отступите на запасные линии обороны. При этом мы понесем серьезные потери, вы сохраните костяк своей армии и мобилизационный потенциал, зато Франция получит возможность атаковать нас в спину. В результате, немного выиграв на Востоке, мы катастрофически проиграем на Западе. Если мы по плану Шлиффена наносим первый удар по Франции и сокрушаем ее, то на Востоке вы всеми силами своего Балканского Альянса наваливаетесь на нашего союзника Австро-Венгрию и в те же сроки уничтожаете его. Когда наша армия разворачивается на Восток, то вместо союзника у нас обнаруживается дыра, которую придется штопать немецкими солдатами. Мы это знаем, потому что ваша армия оказалась весьма быстра и организована, а австрийцы – это пушечное мясо, только чуть лучше румын. При этом после падения Парижа Франция может даже не капитулировать, ведь с юга, со стороны Марселя, ее сопротивление будете поддерживать вы, а со стороны Атлантического океана – англичане. А нам надо будет торопиться, потому что вы к тому времени, обойдя форты восточной Пруссии и Силезии через территорию разбитой Австро-Венгрии, вцепитесь нам зубами в мягкое Баварское подбрюшье. И, самое главное, нашим связям с внешним миром будет мешать британский флот, который еще долго будет сильнее нашего. Если мы распределим силы между двумя противниками в соответствии с представляемой ими угрозой, то вляпаемся в войну на истощение, неизбежно проиграв ее за несколько лет изнурительной бойни. А недавно, анализируя ваши действия по подготовке к войне, мы поняли, что можем проиграть, даже если будем воевать с Россией один на один. До столетней войны дело не дойдет, а вот лет за десять вы доведете нас до полного исчерпания человеческого ресурса, а потом просто стопчете ногами. Государство Никки мы в таком случае, пожалуй, победили бы, а вот твое, Хельга, уже нет. Почему-то мне кажется, что мы потерпим поражение, даже если приведем с собой войска всей Европы: французов, британцев, датчан и прочую пузатую сволочь. Я предполагаю, что это будет ужасающая, долгая и кровавая бойня, но в итоге на ринге останетесь только вы, русские, а Европа исчезнет напрочь. Я не могу объяснить себе эту уверенность, но она есть.
Выслушав тираду кайзера, императрица Ольга и канцлер Одинцов переглянулись, а губы Дарьи растянула холодная усмешка.
– На самом деле, дядя Вилли, твое последнее утверждение достаточно близко к истине, – тихо сказала Ольга. – Я прекрасно помню о Берлинском конгрессе, хоть он и случился до моего рождения – когда моему деду выворачивали руки, угрожая войной с общеевропейской коалицией, да и в будущем моего канцлера случались подобные прецеденты… Поэтому мы готовимся к такому развитию событий, делая все для того, чтобы победить в любом случае.
– Вот именно этого я и боялся, Хельга, – вздохнул кайзер, – когда я в прошлый раз заглянул в глаза твоему мужу, то увидел там обещание такого кошмара, что после него обыкновенная война покажется не страшнее утреннего развода караулов.
– Да, – кивнула императрица. – Сашка у меня такой, да и я не лучше. Но ты, дорогой дядюшка, так и не сказал мне, ради чего с такой прытью примчался к нам в Петербург. Все, что ты сказал нам прежде, не объясняет этого прискорбного факта.
– Э, Хельга… – удивился кайзер, – а почему прискорбного?
Вместо Ольги ответил кайзер Одинцов:
– А потому что в Бресте мы разлили по бокалам вино, и скоро настанет время его пить, а тут главный виновник торжества вдруг заявляет, что наше вино ему не нравится, и вообще доктора запретили ему употреблять спиртное.
– Так, значит, господа из будущего, мир между нами невозможен? – воинственно встопорщив усы, воскликнул Вильгельм.
Сказал – и сразу испугался реакции собеседников, особенно собеседниц. И императрица, и ее сердечная подруга оделили кайзера такими взглядами, что у того сердце ушло в пятки. Это было пострашнее, чем взгляд князя-консорта. Эти две молодые женщины выглядели как две волчицы, почуявшие угрозу своим волчатам: шерсть дыбом, оскаленные зубы и горловое ворчание. Вильгельм подумал, что такая царица сможет и послать свой народ в бой насмерть, и привести его к победе через огромные жертвы. Но ему в тот момент будет уже все равно, ведь Германия и немцы просто перестанут существовать.
– Вот только, дядюшка, не надо заливать нам про тевтонскую ярость и прочие благоглупости! – звеня голосом от еле сдерживаемой ярости, сказала русская императрица. – Вы, немцы, пока еще не знаете, на что способны русские, если озлобить их до крайней степени. А вы это можете. Это не мы первые придумали ограничивать развитие Германии, а ваш Бисмарк начал сколачивать антироссийские альянсы в Европе. Это вы мечтаете о завоевании жизненных пространств на Востоке, при том, что нам пока не надо от вас ничего: ни Восточной Пруссии, ни земель до Одера и Нейсе, ни передачи Франции Эльзаса и Лотарингии. Мир между Россией и Германией возможен только в том случае, если вы, немцы, выкинете из головы дурацкие бредни и, более того, сможете убедить нас, что это всерьез, а не для отвода глаз. В противном случае горький сок цикуты силой вольют в ваши арийские глотки.
– Пока? – переспросил кайзер. – Хельга, я тебя правильно понял, что потом у вас могут появиться такие территориальные претензии?
– Это значит, дорогой дядя, – твердым голосом сказала русская императрица, – что мы не имеем к вам никаких территориальных претензий до тех пор, пока вы сами не перешагнули ту грань, что отделяет мир от войны. Брестские соглашения не имеют секретных статей, регулирующих будущее расчленение Германской империи, поскольку это чисто оборонительный союз, предназначенный обеспечить безопасность участвующих в нем стран. Но если в Европе загремят пушки, а генералы примутся состязаться в своем мастерстве, то мы вам не обещаем ничего хорошего. Кто с мечом к нам придет, от него и погибнет. Мой Сашка, кстати, большой специалист в этих вопросах.
– Мы понимаем, что у Германии есть свои национальные интересы, – сказал канцлер Одинцов, – и готовы уважать их в той мере, в какой они не противоречат национальным интересам Российской империи. А ей, как уже сказала государыня Ольга, не надо от вас ничего, кроме вечного мира, без условий и оговорок.
– Звучит достаточно привлекательно, герр Одинцов, – немного успокоившись, сказал кайзер, – но дело в том, что в наших национальных интересах есть непреодолимые противоречия.
