Кстати, все мои знакомцы из будущего общались со мной как с ответственным взрослым человеком, а не как с пустоголовым мальчиком-красавчиком. В силу этого я был довольно глубоко посвящен в историю Балканских войн иного мира, и могу сказать, что при общих побудительных мотивах все прочее в двух разных мирах имеет радикальную разницу. Болгария отныне уже никогда не сделается врагом Сербии – и совсем не оттого, что новый болгарский царь является мужем моей сестры. Совсем нет. С самого начала они оба выпустили официальные заявления, что правят дружественными, но абсолютно независимыми и самостоятельными странами. Эти заявления остудили горячие головы и притушили взволнованные голоса, а еще, быть может, дело было в том, что за спиной у моей сестры и ее мужа стояла русская правящая чета, злить которую без особой необходимости не станет ни один вменяемый человек.
Впрочем, в настоящий момент все мои мысли сосредоточены на том, чтобы выиграть битву при Урошеваце, поэтому я выкинул все лишнее из головы и отдался подготовке к предстоящему походу. Копыта коней и сапоги участников этого предприятия были обмотаны войлоком, поэтому, сопровождаемые проводником из местных сербов, в безлунной ночи мы смогли незамеченными мимо постов пробраться по краю турецкого расположения и по малоизвестной тропе углубиться в горы. Когда рассвело, оказалось, что проводник у нас – молодая женщина-сербиянка, мужа которой турки убили несколько дней назад. Впрочем, ничего плохого на ее счет сказать не могу – привела она нас как раз туда, куда надо.
Дорога в этом месте огибает отрог горы по середине довольно крутого, заросшего лесом южного склона. До дна ущелья – метров шестьдесят; там, внизу, вьется слабый, едва заметный среди камней, ручеек. И метров сто, а может и больше – до гребня горы. Весь османский пехотный корпус на удобном для подрыва участке не уложишь: его протяженность – не более четырехсот метров. Но при этом вполне возможно не только перекрыть врагу путь, чтобы он не смог тут пройти, но и занять турецких аскеров настоящим делом на какое-то время. Западный склон горы, расположенный с той стороны, откуда будут подходить турки – чуть более пологий, безлесый, поросший жесткой, уже почти выгоревшей на солнце травой, на нем не имеется мертвых пространств
[11]. И в случае необходимости карабкаться вверх по нему придется на четвереньках. А на восточном, обратном к направлению предполагаемой турецкой атаки, скате – удобная, поросшая травой ложбина, где сейчас пасутся наши лошади. Очень хорошая, можно сказать, полезная для здоровья позиция.
До подхода турецких авангардов остается еще прилично времени, поэтому подрывники сразу принялись закладывать вдоль дороги заряды и маскировать результаты своей деятельности, а остальные стали готовить основную и запасную позиции для обороны. В последнее время в русской армии принято несколько весьма неприятных для врага новинок. И одна из них – это ручная бомба-лимонка в литом чугунном корпусе с автоматическим взрывателем. Такие бомбы удобны не только для кидания ими во врага, сидя за прикрытием, но и для изготовления из них того, что оберст Слон называет «растяжками». Задел вражеский солдат ногой растянутый по земле шнурок – бомба и сработала, окатив все вокруг роем тяжелых осколков. К тому же такие штуки можно массово производить в любых железнодорожных мастерских, а взрыватели к ним – на любом механическом заводе. С собой у нас было несколько ящиков таких бомб, навьюченных на лошадей – и поэтому, как только было определено расположение позиции, мы, не теряя времени, принялись готовить туркам весьма неприятные сюрпризы.
14 августа 1907 года, вечер. Косовский край, окрестности горной деревни Джезерк.
Запасной королевич и поручник сербской армии Георгий Карагеоргиевич.
Турецкий авангард – точнее, его головной дозор – появился в поле нашего зрения за полчаса до полудня. Два десятка всадников в запыленных синих мундирах и красных фесках, на довольно заморенных конях, настороженно поглядывая по сторонам, быстрым шагом проехали мимо нашей засады, даже не заподозрив о нашем существовании. Видимо, этим туркам прежде уже давали прикурить – и теперь они высматривали среди редких деревьев местных крестьян в расшитых узорами домотканых рубахах. Но на этот раз засаду на них устроили далеко не крестьяне с ножами и кремневыми ружьями времен войны с Наполеоном, а вовсе даже люди, мимо которых проедешь в двух шагах, и даже не заметишь.
Едва головной дозор заехал за поворот дороги, совмещенный с ложбиной, откуда это место не просматривалось со стороны шагающих следом турецких пехотных батальонов, как все и началось. Хорошее оружие делают в Российской империи – самозарядное и, главное, почти бесшумное. Вместо выстрелов из карабина получаются какие-то невнятные хлопки, от которых, однако, турецкие аскеры валятся с седел словно кули с дерьмом. У людей оберста Слона много интересных штук, от вида которых сердце каждого приличного серба обливается горячей кровью: дайте мне тоже такого, и побольше.
Одним словом, не успели отзвучать выстрелы-хлопки, как на дорогу к бестолково переминающимся коням метнулись наши братья-черногорцы, закутанные в маскировочные накидки. А люди оберста Слона, стало быть, остались в засаде их страховать. Одни из выскочивших на дорогу черногорцев взяли под уздцы беспокойно переминающихся лошадей, другие полоснули упавшим аскерам по горлу кинжалами: во-первых, чтобы те больше не мучились, а во-вторых, во избежание возможных неприятностей. Потом мертвые тела перевалили через седла их же коней и быстро-быстро очистили место засады от лишних действующих лиц и декораций.
И вот из-за поворота дороги показалась голова турецкой пехотной колонны. Шагающие ряды в синих мундирах и красных фесках возглавлял, сидя на рослом гнедом жеребце, старый седобородый бинбаши (майор), чьи витые погоны из золотистого шнура, блестящие на солнце, были хорошо различимы в бинокль. Этот турецкий офицер был столь тучен, что оставалось лишь удивляться, как не подгибаются ноги его коня. Следом за командиром полка на лошади поплоше ехал батальонный командир – скорее всего, «ага»
[12] – являвшийся полной противоположностью своего полковника, а уже за ним, в коробку по четыре, топали османские аскеры, держа на плечах винтовки Маузера. Эти шли, упрямо сжав зубы и глядя прямо перед собой. Видимо, им обещали, что уже сегодня вечером они соединятся со своими, и все вместе вырвутся к безопасности.
Жирный осман на гнедом коне успел доехать почти до того места, где недавно был перебит головной дозор, а на заминированный участок вошли два из трех таборов (батальонов) его полка. Оберст Слон сказал: «Давай!» – и взрывник, сидевший рядом с ним, крутанул рукоять взрывмашинки…
Там, внизу, гулко ухнуло, понялась туча пыли, и под отчаянные крики раненых и умирающих людей кусок склона, прямо вместе с дорогой, рассыпаясь на фрагменты, рухнул на дно ущелья вперемешку с телами людей в синих мундирах. Одно мгновение – а пару тысяч аскеров будто корова языком слизнула.
