Болгарская полевая артиллерия пока по большей части молчала. Укомплектованная скорострельными трехдюймовками образца 1900 года
[16], с боекомплектом преимущественно из шрапнельных снарядов, она выжидала, когда турецкие аскеры поднимутся в штыковую атаку и их можно будет поприветствовать в лицо градом шрапнели. Молчали и немногочисленные полевые шестидюймовые мортиры образца 1885 года
[17]. До рубежей развертывания турецкой пехоты со своих позиций эти устаревшие на начало двадцатого века орудия просто не добивали, и поэтому тоже ждали своего часа.
Все самое интересное началось тогда, когда турецкая артиллерия стихла, и в атаку, подбадривая себя воинственными криками, мерным шагом пошли аскеры в синих мундирах и красных фесках. Болгарские пехотинцы, поняв, что на их головы перестал лететь всякий мусор, быстро сдернули с пулеметов промасленные чехлы и выставили их на брустверы окопов, а артиллеристы первого и второго скорострельного дивизионов восьмого артиллерийского полка вскрыли снарядные ящики и начали быстро-быстро подавать их содержимое к орудиям.
Прошло всего лишь несколько мгновений – и все тридцать шесть трехдюймовок выбросили навстречу туркам бешено вращающиеся шрапнельные снаряды, а потом принялись бить часто и звонко, словно пытаясь перекричать друг друга. Ватные клубки шрапнельных разрывов стали вспухать над рядами атакующей турецкой пехоты, и каждая такая вспышка означала сноп шрапнели, с визгом прорубающей турецкий строй под острым углом. Чуть погодя забухали полевые мортиры. Бить наперегонки со скорострелками в силу впятеро меньшего темпа огня они не могли, зато их чугунные бомбы весили тридцать четыре килограмма и были начинены шестью с половиной килограммами новейшей смеси, в равных пропорциях состоящий из тротила и аммиачной селитры. Взрыватель, поставленный в осколочное положение, подрывал заряд в том момент, когда бомба под крутым углом ударялась о землю, после чего в багровой вспышке и облаке черного дыма чугунный корпус разлетался во все стороны огромным количеством острых осколков.
Потери турок при артиллерийском обстреле ужасали, но те шли и шли, уставив перед собой штыки винтовок, а иногда даже и просто палки. Чтобы сохранить кадровые части до решающего момента, турецкий командующий пустил вперед малополезный, с его точки зрения, редиф. А еще эти аскеры были местными македонскими уроженцами, и теперь рвались домой, к своим семьям, которые оказались во власти восставших болгар. И хоть царь Михаил строго запретил насилие над гражданским населением, какой бы национальности и вероисповедания оно ни было, в турецкой армии об этом запрете ничего не знали, а если и знали, то считали, что многовековую кровавую вражду невозможно остановить росчерком пера.
Потом, не выдержав обстрела, турки побежали – но не назад, а вперед, чтобы как можно скорее оказаться в мертвой зоне, по которой не будет бить болгарская артиллерия из опасения попасть по своим.
Когда поредевшие и растрепанные цепи в синем наконец приблизились к болгарским окопам на заветные семьсот шагов, то по ним из-за малоприметных бугорков пулеметных гнезд фланкирующим огнем ударили болгарские станкачи, явив миру образчик того действа, что в самом ближайшем будущем может разразиться на просторах Европы. И сколько бы турецкий командующий ни посылал войск в атаки на болгарские позиции, артиллеристы и пулеметчики всех укладывали штабелями на политую кровью землю. Дивизия за дивизией: сначала редиф, а потом и драгоценный низам уходили в бой и гибли безо всякого смысла, ибо патронов и снарядов для истребления атакующих турок у болгарских солдат вполне хватало. В самый критический момент, поняв, что враг растратил свои резервы и морально надломился от вида этой бойни, генерал Путник бросил сербские полки в решающую атаку, которая завершилась беспощадной рукопашной схваткой на улицах Урошеваца.
И только часть османских аскеров сумела ускользнуть от этой бойни в горы, чтобы, с одной стороны, стать проблемой для местных жителей, а с другой, донести до командующего пятым корпусом, что Западной армии, на соединение с которой он стремился, больше не существует. Да и он сам, наверное, все понял, слушая доносящуюся из-за гор приглушенную канонаду, похожую на звуки далекой грозы. Узкая дорога в обход разрушенного участка с крутыми спусками и подъемами, которую в конце концов показали ему местные жители, была пригодна для передвижения его корпуса примерно так же, как франкский столовый прибор вилка для поедания шурпы. И теперь, когда канонада стихла, ему стало вовсе некуда стремиться. Теперь требовалось искать выход из этой опасной ситуации, а не то его корпус зажмут с двух сторон на горной дороге и истребят до последнего человека.
15 августа 1907 года, вторая половина дня, Стамбул. Дворец султана Долмабахче.
Известие о том, что передовые разъезды русских казаков уже видели в пятидесяти верстах от Стамбула, как раз на позициях Чаталжинской линии, привело султана в шок, который быстро сменился яростью. Окружив крепость Эдирне, русские оставили всю грязную работу болгарам, а сами подобно горному потоку устремились к Стамбулу. И впереди всех – тот, кого назвали именем самого воинственного из ангелов, единый в двух лицах: и новый болгарский царь, и любимый брат русской императрицы. И именно этого человека назначили главнокомандующим союзными армиями на Балканах, и, как когда-то Ак-паша (Скобелев), он скачет навстречу судьбе впереди своей армии на гнедом коне.
И это еще до султана не дошли известия о битве при Урошеваце, в которой воины ислама, прорываясь из западни, были почти полностью истреблены сербскими и болгарскими войсками. А если бы узнал, то наверняка раскричался бы, что неверные воюют нечестно, что у турецкой армии пулеметов нет и не предвидится
[18], а болгары как любимые дети Иблиса ими уже обзавелись. Впрочем, Македония далеко, и еще дальше Кавказ, где восстали армяне; а русская армия уверенно продвигается вглубь этой гористой, но благодатной страны, которая, согласно преданиям, некогда была прародиной всего человечества.
