Хуссейн Назым-паша, полный достоинства и ярости, сказал султану:
– Ты, безумный плешивый бабуин, со своим зулюмом доигрался до того, что врагами осман стали все Великие державы и все народы внутри Турции, и в то же время наше государство все глубже и глубже погружается в разруху! Русские и болгары пришли именно за твоей шкурой – и теперь, когда нам всем грозит гибель, ты можешь только шипеть и плеваться. Тьфу на тебя, шакалье отродье! Волей турецкого народа
[19], не желающего идти на смерть ради твоих прихотей, ты низложен с престола своих предков! У тебя есть выбор: или ты добровольно отречешься в пользу присутствующего здесь наследника престола и проживешь остаток жизни на положении частного лица в одном из своих дворцов, или же будешь низвергнут с трона вооруженной силой и подвергнешься суровому народному суду – все сделанное тобою – хорошее и дурное – он пристрастно разберет на основании конституции семьдесят шестого года, которую ты повелел предать забвению…
Глаза свергаемого султана забегали; он оглядел залу, как бы в надежде на спасение, а потом вздохнул и смиренно сказал:
– Я добровольно отрекаюсь от престола в пользу своего брата Мехмеда Решада-эфенди – и да продлит аллах его существование! – а сам удаляюсь в частную жизнь как простой его подданный…
– А я назначаю своим великим визирем и министром иностранных дел Мехмеда Камиля-пашу, – подал голос Мехмед Решад-эфенди, только что превратившийся в султана Мехмеда Пятого, – а военным министром и главнокомандующим – Хуссейна Назыма-пашу. А вы все ступайте прочь, отныне вы для нас никто! В существовании османского государства наступает новая эра великого процветания, когда оно преисполнится древнего могущества, а все наши враги будут посрамлены!
Едва новый султан закончил говорить, как солдаты – по виду обычные земледельцы, чьи руки были покрыты мозолями от рукоятей кетменей – вывели свергнутого султана и его бывших министров прочь из Зала Совета. Так закончилось правление султана Абдул-Гамида Второго… Что ж, военные и дворцовые перевороты в Османской империи – обычное дело: не он первый, не он последний. Однако следует помнить, что в Стамбуле предполагают, а в Санкт-Петербурге располагают, и именно русская императрица будет решать, сколько доведется править султану Мехмеду Пятому: десять лет или десять дней…
Часть 31. Схватка за Проливы
16 августа 1907 года, 11:15. Санкт-Петербургская губерния, Гатчина, Большой дворец, рабочий кабинет Канцлера Российской Империи.
Получив экстренную телеграмму из полевой ставки своего брата, императрица тут же отправилась посоветоваться к канцлеру Одинцову. Уж больно неожиданной была поступившая информация. А вот канцлер, напротив, не удивился.
– Это обычно для Турции, – пожал он плечами, – редкий султан там оставляет трон по естественным, так сказать, причинам. То яду своему владыке в шербет сыпанут, то сумасшедшим объявят, то взденут его на копья взбунтовавшиеся янычары. И выходят тогда на белый свет престарелые наследники-затворники, ибо возглавлять державу должен не старший сын бывшего султана, а самый старый представитель рода Османов. Абдул-Гамид тоже расслабился. Гвардия и прикормленный столичный корпус отправились на войну, и взамен них в Стамбул ввели соединение из резервистов, для которых авторитетами оказались совсем другие люди. Переворот в таком случае не просто вероятен, он неизбежен, ибо такого высокого антирейтинга, как у свергнутого турецкого султана, давненько не было ни у одного владыки мира.
– Насколько я помню, этим мудреным словом вы называете количество подданных, желающих свергнуть своего монарха и отрубить ему голову? – сказала императрица.
– Необязательно свергнуть и отрубить, – ответил канцлер. – Такие эксцессы бывают раз в сто лет в особо избранных странах. Скорее, это пожелание подданных своему правителю: «да чтоб ты провалился». Большинство из этих людей будут вполне удовлетворены, если с его султанским величеством разделается гражданин Кондрат. Но хоть активных революционеров в общей массе недоброжелателей немного, риск переворота при высоком антирейтинге существенно увеличивается, потому что количество желающих вступиться за свергаемого монарха в таком случае становится минимальным.
– Я думаю, в конечном итоге это неважно, – небрежно отмахнувшись, сказала императрица. – Не вижу, чем смена одного султана на другого способна изменить наше отношение к турецкому государству.
– Замена Абдул-Гамида Второго на Мехмеда Пятого отношения к Османской империи изменить не может, – согласился канцлер, – однако этот переворот способен повлиять на нашу тактику. Вот смотрите. Абдул-Гамид при всех его отрицательных чертах и неумении править государством был фигурой доминантной, стягивающей на себя все нити власти, и великие визири при нем были техническими фигурами. А вот его преемник не таков. Править при нем будет великий визирь, а Мехмед Пятый будет только сидеть на троне. И первое, что попытается сделать Мехмед Камиль-паша – это заключить соглашение хотя бы о временном перемирии, в котором новое турецкое правительство нуждается, чтобы привести дела в порядок, а от прежнего султана дождаться такого было бы нереально.
– И это вся разница? – удивилась императрица. – Насколько я помню, мы с самого начала не собирались вести с турками никаких переговоров по этому поводу, ибо от нашей твердости в отношении вопроса Черноморских Проливов зависят все прочие европейские дела. Вы же сами учили меня этому.
– Тут дело вот еще в чем, – ответил канцлер, – либералы, даже назначив себе нового султана, тоже оказались не застрахованы от подобных политических выкрутасов, да только переворот, который их свергнет, произойдет, как и все последующие, образно говоря, этажом ниже. Свергать султана новым заговорщикам будет уже без надобности, при дальнейших неустройствах полетят головы визирей и военных министров.
– Так вы, Павел Павлович, считаете, что нынешняя власть – это ненадолго? – сказала императрица.
– Именно так, – согласился канцлер Одинцов, – люди, которые сейчас пришли к власти, исповедуют либеральные ценности, в лучшем смысле этого слова, а кроме того, они весьма осторожны и прекрасно знают, что плетью обуха не перешибешь. И к тому же часть из них ориентируется на Британию, часть – на Францию и никто – на Германию. Вообще-то я предполагал, что переворот совершат их конкуренты из числа сторонников еще не оформившейся младотурецкой партии «Единение и прогресс». Но, видимо, их лидеры оказались втянуты в сражения Балканской войны, а на некоторых известных нам младотурецких «вождей», действовавших во Фракии и Македонии, товарищ Баев еще до начала боевых действий навел армянских и болгарских ликвидаторов. Преступники, в нашей истории пролившие реки христианской крови, не должны получить возможность повторить свои злодеяния. Как говорится, нет человека – нет проблемы. Но это не отменяет того факта, что рядом с известными преступниками, попавшими во все справочники и энциклопедии, тихо существуют не столь заметные фигуры второго плана, исповедующие те же ценности, что и Энвер-паша, Талаат-паша и Джемаль-паша. Вряд ли этим людям, значительная часть которых выжила в ходе боевых действий, понравится либерально-капитулянтский курс новых властей, рассчитывающих откупиться от нас территориями и правом свободного и беспошлинного прохода наших военных кораблей и торговых судов через Босфор и Дарданеллы. Едва пройдет первый страх и демобилизованные после окончания войны резервисты разойдутся по домам, как станет неизбежен контрпереворот, который сменит правительство, оставляя в неприкосновенности султана. А потом еще более новое правительство начнет строить планы мести проклятым гяурам и углублять союз с Германией, что неизбежно приведет к тому, что мы упустим возможность разрешить европейские противоречия без большой войны.
