Вместо того чтобы беспокоиться о судьбе султанских последышей, весь сегодняшний день мы с Михаилом продолжали сжимать вокруг османской столицы клещи окружения. Уже к полудню последнюю батарею в глубине Босфора заняли наши войска, и к прочесыванию пролива приступили тральщики Черноморского флота, а уже к четырем часам дня храбрецы-гренадеры заняли азиатский пригород Стамбула Ускюдар – так что бежать младотуркам из осажденного Старого Города стало некуда. И одновременно через пролив прошли броненосцы Черноморского флота – завтра утром огнем своих орудий они поддержат штурм последней твердыни гибнущего османизма. Вот он, броненосец «князь Потемкин-Таврический» – темной громадой на фоне багрового заката застыл прямо напротив дворца, и стволы его двенадцатидюймовых орудий уже мрачно смотрят на древний город. Если младотурки не образумятся и продолжат трепыхаться, то, по разрешению моей добрейшей супруги, адмирал Эбергард снесет Старый город до основания, вдребезги и пополам (все равно мы потом все восстановим). Исключение следует сделать только для Айя-Софии и других культовых объектов – по ним категорически запрещено вести огонь даже мелким калибром. И руководство младотурецкой хунты получило предупреждение, что в случае штурма мы не будем брать в плен никого из тех, кто окажет нам сопротивление, и их, любимых, это касается в первую очередь.
Сразу после того как Черноморский флот (включая пароходы снабжения десанта) проследовал к Стамбулу, в средней части Босфора в районе селения Сары-Таш (ныне Сарыер) началось наведение наплавного понтонного моста. Именно по нему завтра утром на азиатский берег переправятся тринадцатый, шестнадцатый и семнадцатый армейские корпуса, а также сводный кавалерийский корпус генерала Келлера – их задачей будет занять территорию с преимущественно христианским населением на азиатской стороне Мраморного моря и Черноморских проливов – впоследствии она отойдет вновь создаваемому Босфорско-Константинопольскому генерал-губернаторству.
Есть у меня сильные подозрения, что у матушки-императрицы во время еды разыгрался аппетит, и теперь она жаждет объединить под своим скипетром все православные народы, включая греческий. По крайней мере, в новосозданном генерал-губернаторстве, да на тех землях, что отойдут к Болгарии, этнических греков будет проживать даже больше, чем в Греческом королевстве. А вот тут следует хорошенько подумать, не доведет ли сие до беды – ведь попытка поглощения Греции после Турции вызовет судорогу сопротивления по всей Европе, да и сами греки не особо рвутся в состав России, поскольку их обуревают собственные великие идеи (для воплощения которых, правда, у них нет никаких возможностей). Несчастные же люди – хотят купить коня, а денег нет даже на жабу. Но об этом я с Ольгой поговорю потом, когда вернусь вместе с корпусом в Гатчину, а сейчас главное – похоронить еще дергающийся труп турецкого государства и снова поднять над храмом Святой Софии православный крест.
20 августа 1907 года, 13:15. Санкт-Петербургская губерния, Гатчина, Большой дворец, рабочий кабинет Канцлера Российской Империи.
Румынское королевское семейство прибыло на аудиенцию к русской царице в полном составе и с низко опущенными в предчувствии предстоящей выволочки головами. Они уже чувствовали себя арестованными и почти осужденными. В кабинет к канцлеру Одинцову не потащили только детей: пятнадцатилетнего Кароля-младшего, четырнадцатилетнюю Елизавету, восьмилетнюю Марию и пятилетнего Николая. Но императрица Ольга встретила своих недобровольных «гостей» на удивление мило и приветливо, пригласила сесть, и только потом завела разговор.
– Дорогие родственники, – сказала она, – я знаю, что вы по большей мере не были причастны к безобразиям, которые творились в вашей Румынии. Что все это злые бояре или что-то вроде того. Не так ли, дорогой дядюшка?
– Все так, дорогая племянница, – ответил приободрившийся румынский король, – но я вообще не понимаю, с чего тебе вообще вздумалось требовать права свободного прохода своих войск через румынскую территорию? Я понимаю, что государство твоего брата было в опасности, но разве нельзя было перевезти твоих солдат по морю, в обход моего королевства?
– Нет, – отрезала та, – по морю моих солдат перевезти было нельзя. Чтобы своевременно сосредоточить во Фракии ударную группировку из двух армий, одну из них мы перевозили по морю, а другая прошла по суше. Если бы твои обормоты-бояре не стали оказывать сопротивления, то мои солдаты прошли бы через твою территорию свернутыми колоннами, не трогая ни яблок в садах, ни колоса в полях, отложив все остальные дела на следующий раз. Понятно?
– Понятно… – вздохнул румынский король. – Говорил я этим придуркам, что тебе лучше не противиться, но они твердили, что ты с самого начала вынашиваешь в отношении нашей страны агрессивные замыслы. А еще моих бояр встревожила отмена решений Берлинского конгресса, ведь это означало аннулирование наших прав на Северную Добруджу…
– Северная Добруджа должна отойти к Болгарии, и это не обсуждается, – подтвердила императрица. – Тридцать лет назад вы, дядюшка, выпросили эти земли на Берлинском конгрессе у Бисмарка, но теперь они снова должны вернуться к законным хозяевам. Но это лишь часть правды. Твои бояре за последние годы настолько зажрались и обнаглели, что начали строить планы новых территориальных претензий. У той же Болгарии им понравилась Южная Добруджа, у Австро-Венгрии – Трансильвания, а у Российской Империи – Бессарабия. О планах создания Великой Румынии с границей по Днестру, Южному Бугу или даже Днепру в Бухаресте не болтал только ленивый, и ты, дядюшка эти разговоры не пресекал. А тот, кто разевает рот на МОИ территории, потом до конца жизни носит свои зубы в кармане. Дантисты у меня хорошие: высадят всю пасть с одного удара прикладом и даже не моргнут.
– Но не слишком ли это было жестоко, дорогая племянница – из-за таких мелочей вторгаться в независимое государство и свергать его власти? – проблеял Кароль. – Ведь, как ни крути, мы твои пленники, пусть даже и почетные…
– Да не сошли ли вы с ума, дядя Кароль? – с удивлением спросила императрица. – Территориальные претензии, которые ваше боярство вынашивало по отношению к моей стране, вы называете мелочами? И если бы это была только пустая болтовня… Вот сидит мой канцлер, который подтвердит, что в его истории будущего ради воплощения мечтаний об этой вашей Романия Маре ваши власти при раза присоединяли свою страну к антироссийским альянсам, пошедшим походом на восток. Допускать повторения такого я не собираюсь, и проросшую у меня под боком сорную траву выполю с корнем.
– Это так, – подтвердил канцлер, молчавший с самого начала разговора, – и при этом, как бы ни менялось ваше государство, оно всегда оставалось среди своих соседей образчиком нищеты и мелковороватости. По случаю вас слепили из двух турецких провинций, и так же по случаю, из-за жадности и преувеличенного мнения о своей важности, вы свою независимость потеряли.
– Так это значит, племянница, что ты решила присоединить Валахию и Молдавию к своей державе, а нас оставить сирыми и бездомными? – спросил румынский король, обращаясь к императрице.
– Не совсем так, – покачала головой русская царица. – Статус королевства у Румынии, пожалуй, останется, но его глава должен будет принести вассальную присягу дому Романовых отныне и на вечные времена.
