– Как знать, стала бы Россия такой какая она есть, без этой борьбы с безжалостным азиатским хищником… – задумчиво произнес адмирал Фишер. – Европа, надо сказать, к выковыванию стального русского характера подключилась гораздо позже турок…
– Покойный султан Абдул-Гамид довел свою страну до крайней степени нищеты и маразма, – твердо сказал Эдуард Грей. – Но главное не в этом. В последние годы вместо традиционного союза с Великобританией Османская империя стала склоняться в сторону Центральных держав, что несло угрозу коренным интересам Великобритании. При прежнем правлении в России царя Николая «больной человек Европы» еще имел шансы продержаться десять-пятнадцать лет, но неистовая русская императрица новейшей выделки при первом удобном случае отправила его в могилу всего за несколько недель.
– Аминь, – сказал король, – но мы сейчас не на поминках. Скорбь моя при известии о падении Стамбула не длилась дольше тридцати секунд. В данный момент нам необходимо понять, какие практические выводы в нашей политике необходимо сделать после столь решительного шага моей царственной племянницы. Должен сказать, что знаком с этой особой лично, и думаю, что об эту стальную царицу обломала бы зубы даже моя маман, которая была одним из крупнейших хищников в Европе.
– Вывод первый, – сказал Эдуард Грей, – своей операцией на Балканах русские поставили в крайне невыгодное положение Австро-Венгерскую империю – так, что та оказалась с трех сторон охвачена враждебными ей силами. Тем самым они также существенно ухудшили положение Германии: после начала боевых действий та в кратчайшие сроки рискует остаться без своего последнего союзника, ибо Турцию и Италию русские изъяли из состава Центральных держав еще раньше… При этом мое ведомство получило уверения российского министерства иностранных дел в том, что русская императрица не претендует на земли Греции или какие-либо еще, до первого августа сего года не входящие в состав Османской империи. Исключениями из этого правила может быть только Румыния, судьба которой была предрешена еще до падения Стамбула и превращения его в Константинополь, а также тот вариант развития событий, при котором греки сами рискнут начать войну с Болгарией, оспаривая у той новообретенную провинцию Македония.
Король с сарказмом произнес:
– Вы сильно удивитесь, но мой племянник Уильям тоже понял, что после относительно успешного для него начала общеевропейской войны вместо победного марша немецких гренадер по Парижу с неизбежностью смены времен года случится марш русских солдат по вдребезги разбитому во время штурма Берлину. Конструкция антигерманского союза, которую мы соорудили в Бресте, проста, надежна и безотказна, как изделие доктора Гильотена, а события в Константинополе и, главное, в щебень разбитая тяжелыми орудиями крепость Андрианополя, показали, как такое можно проделать. В такие игры германский кайзер и его генералы играть не хотят категорически. Теперь у Уильяма новая идея: чтобы гарантировать в Европе вечный мир, он намерен присоединиться к Брестским соглашениям и принудить к тому же Австро-Венгерскую монархию, а добычу себе искать там, где его хищные устремления не пересекутся с интересами ни одной европейской державы…
От неожиданности Эдуард Грей на какое-то время потерял дар речи. Он с таким старанием собирал страны континента в антигерманский союз – и тем обиднее ему было видеть, что его труды пошли прахом и тевтонский зверь избежал расставленной ловушки.
– Ваше Королевское Величество! – вскричал он, когда прошел первый шок. – Но этого совершенно невозможно допустить! Если Германия отвертится от войны в ближайшем будущем, то довольно быстро она наберет такую мощь, что справиться с ней уже не получится, даже объединив силы всех иных европейских держав…
– Российская империя усиливается даже быстрее чем Германия, – веско произнес адмирал Фишер, – в то время как пик могущества Франции пришелся на эпоху Наполеона Первого, а Великобритании – на прошлое царствование. И если у нас при условии благоразумного поведения еще есть шанс оправиться, то французы свою точку невозвращения прошли еще во времена Наполеона Третьего, и теперь их несет по воле политической стихии, без руля и без ветрил. Кайзер Вильгельм знает, что чем дальше, тем более неблагоприятной становится для него ситуация, потому что Россия усиливается, в том числе и за счет Германии. Молодые способные немцы едут в эту бурно развивающуюся страну, делают карьеру и строят свой бизнес, пускают корни – и всего на протяжении одного поколения становятся русскими. Процесс схож с тем, когда от нас к кузенам уезжал цвет нации – с тем, чтобы поселиться на просторах диких прерий, однако для того, чтобы попасть в Россию, немцам не требуется пересекать океан, достаточно просто сесть на поезд.
– Погодите, сэр Джон, я вас не понимаю! – воскликнул Эдуард Грей, вскочив со своего места, прямо как во время парламентских дебатов. – Объясните, пожалуйста, почему вы считаете Россию усиливающейся державой, а Великобританию – слабеющей?
– Все дело в том, что Россия, в отличие от Великобритании, не заводит себе колоний, а расширяется как единое целое, – терпеливо пояснил тот. – Поэтому для того, чтобы воспользоваться ресурсами колоний, нам требуется строить множество торговых судов, а русские для этого же прокладывают железные дороги. До эпохи пара корабль оказывался значительно эффективнее запряженных волами повозок, и морские державы переигрывали Россию по транспортной связности, но теперь стремительно бегущий по рельсам паровоз дает сто очков любому пароходу. Еще одна причина нарастающего превосходства Российской империи заключается в том, что ее подданные, переселяющиеся с Восточноевропейской равнины в Сибирь и на побережье Тихого океана, не прерывают связь со своим народом и государством, а англичанин, уезжая в колонии, становится для нашей Метрополии отрезанным ломтем, который обратно уже не приставишь. Ну а главным обстоятельством является то, что верхушку России частью составляют пришельцы из будущего, а частью – люди, оплодотворенные их идеями. Русская императрица и окружающие ее люди быстры, решительны и умны, они знают, что надо делать для увеличения благополучия своей страны и чего делать не стоит. Кроме того, между ними нет разногласий, и они действуют как одна команда единомышленников. А у нас депутаты Парламента и члены Правительства больше похожи на стаю вечно ссорящихся мартышек, чем на ответственных государственных мужей. Никто из нас, включая Его Величество и присутствующего тут премьер-министра, не владеет истиной в последней инстанции – мы, скорее, догадываемся, чем точно знаем, что нам следует делать, и, кроме того, из-за царящей повсюду какофонии мнений становится все труднее и труднее вырабатывать хоть какие-нибудь планы.
– Все верно, – коротко подтвердил король, – и дальнейшие дискуссии тут неуместны. Мы истекаем живой кровью нашего народа, и остановить это нужно как можно скорее. Кроме того, мы, конечно, не можем приблизить к нам наши колонии и восстановить связи между разорванными частями нашего народа, но в наших силах улучшить систему управления Великобританией, чтобы она стала адекватна вызовам и угрозам двадцатого века. И вот тогда, быть может, мы продержимся не сорок, а четыреста лет, или даже больше…
– Ваше Королевское Величество, вы сказали, что Великобритания просуществует всего сорок лет? – недоумевая, переспросил Эдуард Грей. – Неужели это и в самом деле так?
