– А почему кто-то, отец? – спросил принц Уэльский. – Ведь Эдуард – старший из моих детей, а значит, ему и быть королем Эдуардом Восьмым…
– Все дело в том, что в двадцатом веке мы не имеем больше права жить по прежним законам – ответил король. – Наследовать действующему монарху должен не самый старший принц или принцесса из всех существующих, а тот, кто наилучшим образом сможет использовать свои королевские прерогативы. И принимать решение о том, кто соответствует этому правилу, а кто нет, должен действующий монарх, выбирающий своего преемника из всех возможных кандидатур. Демократии, прости меня, сынок, в этом вопросе не место. В настоящий момент твои дети слишком юны для того, чтобы понять, кто из них будет лучшим монархом, а кто не совсем. Закладывая в нашу политическую конструкцию этот прецедент, я хочу добиться для Великобритании счастья и процветания. Я хочу, чтобы ты понял это и последовал примеру русского принца Михаила и своего сербского тезки Георга, которые уступили свое право наследовать престол сестрам, и при этом стали их самыми верными подданными и активными помощниками.
– Если речь идет о сестрице Тори, – не торопясь сказал принц Уэльский, – то я соглашусь на твое предложение, и, пожалуй, даже с радостью. По моему мнению, это умнейшая женщина Великобритании нашего времени, интересный и остроумный собеседник, а еще просто хороший и добрый человек. Мы с ней были друзьями прежде, и, думаю, останемся друзьями и после, до самой смерти. Она – единственная, кроме тебя, чье господство я могу принять даже с радостью. Одно лишь тревожит меня в этом деле – неизбежный тяжелый разговор с Марией
[35], но, думаю, я его выдержу.
[36]
– Я рад, что ты меня понял, сын, – сказал король. – У меня тоже будет тяжелый разговор с твоей матерью, которая воспринимает Тори кем-то вроде добровольной служанки. Но случится это не сейчас, а после того, как я вернусь из Вены с похорон старого придурка Франца-Иосифа, а до тех пор храни все в тайне и не говори никому и ничего. А теперь давай закончим наш разговор и вернемся в гостиную. Не стоит раньше времени волновать наших дам…
11 сентября 1907 года, утро, Австро-Венгерская империя, Вена, замок Шёнбрунн.
Бывший регентский совет собрался на совещание с новым императором ровно через трое суток после того, как предыдущий владыка Австро-Венгрии наконец-то отдал Богу душу.
И снова в этом кабинете сидят начальник генерального штаба генерал-полковник Франц Конрад фон Хётцендорф, министр-президент Макс Владимир фон Бек и католический епископ Готфрид Маршал, замещающий больного, слепого и глухого примаса Австрии кардинала Грушу. Эти люди представляют тут три ветви власти, на которых держится императорский трон: военную, гражданскую и духовную.
– Господа, – сказал Франц Фердинанд, оглядывая присутствующих, – должен сказать, что к моменту смены правления наша Империя подошла в весьма неблагополучном состоянии. Но мы не будем винить в этом моего дядю, ибо обвинениями и сожалениями дело поправить невозможно. Его вообще невозможно поправить, потому что империя Габсбургов была слеплена из различных национальных лоскутов без объединяющего их стержня, кроме правящей в ней династии. И вот теперь немцы Австрии – а это в какой-то мере главная, государствообразующая часть нашей Империи – тяготеют к Германии. Богемцы, несмотря на то, что они перемешаны с немцами, жаждут независимого существования в своем маленьком чешском королевстве. Мадьяры считают себя господствующей нацией в своей части Империи, так же как немцы в своей, и требуют себе все больше прав и привилегий, а словаки, румыны и хорваты люто ненавидят мадьяр и, подобно богемцам, хотят независимого существования. Когда я имел беседу с господином Одинцовым, то этот умнейший человек сказал, что аналогия с лоскутным одеялом у нас не полная, ибо лоскуты никогда не пытаются разорвать соединяющие их нитки, чтобы удрать куда глаза глядят …
– Вы лично встречались с этим исчадием ада? – полным ужаса голосом спросил епископ Маршал, непроизвольно перебив Франца Фердинанда. – Берегитесь, Ваше Величество, ваша душа в опасности…
– По вашему мнению, первый раз моя душа была в опасности, когда я решил жениться на Софи, – зло парировал Франц Фердинанд. – Но я знаю, откуда тогда дул ветер
[37], и догадываюсь, откуда он дует сейчас. Должен сказать, что я приложу все усилия для того, чтобы вы никогда не стали архиепископом Венским и примасом Австрии, влияния на это у меня хватит.
Взгляд новоиспеченного императора, направленный на епископа, будто говорил: «не забуду, не прощу», в результате чего несчастный священнослужитель вскочил и опрометью кинулся вон.
– Самое главное, что этот человек уже возложил на меня австрийскую корону
[38], - сказал Франц Фердинанд, – а за остальное я не переживаю. Все пройдет, и этот человек тоже.
– Так все же, Ваше Императорское Величество, господин Одинцов слуга Нечистого, или нет? – спросил Франц Конрад фон Хётцендорф. – А то про этого человека ходит довольно много леденящих душу рассказов, а вы встречались с ним лично…
– Ну как вам сказать… – задумчиво произнес тот, – думаю что суметь отличить посланца Господа Нашего от слуги князя Тьмы несложно. Посланцы Бога щедрой рукой дают больше, чем берут, и там, где они вмешиваются в дела людей, количество несчастий и убийств уменьшается в разы. Слуги Сатаны, напротив, крайне скупы и привыкли ступать по трупам, и кровь за ними течет рекой. Если бы господин Одинцов и иже с ним были слугами Нечистого, то после подписания Брестских соглашений они тем или иным путем развязали бы в Европе жестокую войну, в которой Центральные Державы противостояли бы России, Франции, Великобритании, Сербии, Болгарии, Черногории и Италии. В этой борьбе наши враги обладали бы столь значительным перевесом в силах, что наше сопротивление не могло продлиться более года или двух. Новое русское величие в таком случае воздвиглось бы в громе пушек, ненависти и крови, Европа была бы разделена новой границей напополам, после чего вчерашние союзники принялись бы готовиться к новой схватке. Мой добрый Франц, скажи, возможно ли все это с военной точки зрения?
– Да, Ваше Императорское Величество, – ответил начальник имперского генерального штаба, – такое вполне возможно, и даже, более того, в свете того, с какой быстротой была разделана на части Турция, это было неизбежно. Поэтому удивительное миролюбие русских, несмотря на то, сколько плохого сделал им ваш дядя, заставляет задуматься. Так что я принимаю ваш тезис о том, что никакими посланцами Сатаны русские из будущего быть не могут.
