— Достаточно, я понял.
Такие разговоры вспыхивали время от времени и спокойно затихали. Каждый оставался при собственном мнении. Мира понимала, что Сергея не переубедить, а он тихо радовался. Суеверие партнерши играло на руку. Вера в загробную жизнь, боязнь греха, молитвы по утрам и вечерам — это, конечно же, повод заявить в комиссию по здоровью, так поступил бы любой.
Как же, разбежался. Сергей даже мысли такой не допускал. Особенности выбранной Мирой религии прибивали женщину к ее мужчине чуть ли не гвоздями. Одно это чего стоит: «Жена да убоится мужа своего». Мира пояснила, что слово «убоится» изначально имело больше значений. Например: чтить, уважать, заботиться. Тогда смысл апостольского послания укладывается в нормальную логику: «Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да убоится (в вышеперечисленных смыслах) своего мужа».
— Мужу заповедано любить жену как самого себя, — объясняла Мира. — Разве отношения господства и страха с этим как-то соотносятся? «Всякое раздражение и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас; но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга».
Сергей кивал. Что бы Мира ни говорила — это нравилось ему больше и больше. Их отношения, достигнув дна, медленно, но верно устремились ввысь. Пусть пока всего лишь ползли со скоростью усталой улитки, но — лиха беда начало, как говаривали суеверные, но мудрые (вот уж чего не отнять) славные предки. Дальше, мол, будет легче. И с этим трудно было не согласиться. Долгий путь начинается с первого шага, а он был сделан.
Душ и ванну последнее время вновь принимали по раздельности, и однажды, когда после долгой зубрежки экраны были отключены и Мира направилась в душевую, Сергей шагнул вслед за ней:
— Хочу вместе.
Мира на миг застыла, будто ее ударили, но вот что-то в лице дрогнуло, и партнерша послушно подвинулась.
Раздевались молча, каждый глядел в пол. Когда вся одежда втянулась на вешалки, на Мире остался только подарок Вика. Внизу цепочки висел крестик. Крест — символ христиан. Интересно, Вик подарил весь комплект или только цепочку, которую подруги-агитаторши позже снабдили религиозным знаком отличия? До сих пор Сергей видел только цепочку, поэтому правдой могут быть оба варианта.
Мира включила воду. Сверху и с боков ударили теплые струи, все окутал водяной туман. Мира парила в нем, как сказочное виденье. С волос по плечам и дальше вниз мчалось искрящееся безумие, переливы несущихся капель ласкали тело, струи и брызги заполнили пространство и уничтожили его, сделав единым. Отгораживавшая Миру построенная ею стена исчезла, пустота между телами и в душах растворилась, заполнилась текущим блеском.
Сергей глядел на подставленное бурлящим потокам лицо. И не только на лицо. Мира не отвернулась. Она знала, что ему нравится смотреть. Она делала это для него.
За время совместной жизни он изучил ее тело вдоль и поперек. Сергей знал каждый из жмущихся друг к дружке пальчиков с перламутровыми личиками — знал в лицо. Знал каждую выпуклость и каждую из складочек, их цвет, запах и вкус. Молочная, как у младенца, по-детски гладкая кожа Миры — словно крем десерта или перина родного дома: залезаешь под одеяло и тонешь в ней, и забываешь, что где-то существует полный тревог и забот ненужный мир. Если Бог Миры (представим на минутку) вдруг существует, то именно Он решил сделать Миру особенной, такой, какой она в итоге получилась. Нет сомнений, что над ней Он трудился с большим энтузиазмом, чем над прочими: с восторженным усердием сглаживал округлости, тщательно и с великой любовью проделывал несущие радость и благоговение впадинки, касанием божественного резца подправлял каждую линию, чтобы гипнотизировала взор и руки и открывала Избранному ворота в мир грез.
В рай. Тот самый, в который верила Мира. Сергей представлял его себе по-другому.
Если бы Сергею дали кусок глины размером примерно с него самого, он безошибочно, на одних рефлексах, на запечатленных в нервных окончаниях ощущениях отсечет все лишнее, добавит где надо, и получится Мира — такая, какая есть, от и до.
Есть одно «но»: глина для нее не подходила, была слишком груба. То есть, в результате это была бы не Мира. Ее олицетворение следовало лепить из пластилина — вязкого, нежного, шелковистого. Или из снега — холодного и рассыпчатого, иногда — твердого, как лед, иногда — влажного и мягкого.
Нет, пластилин и снег — не то. Разве передадут они осязаемость сладости, ее обволакивающую ауру, что ощущалась каждым нервом и каждой клеточкой тела? Нет. Миру следовало делать из шоколада. Из белого шоколада. Для точности образа — наполнить сгущенным молоком и посыпать перцем.
А все, что не шоколад — не она.
В глаза било счастьем. Как же нравилось зарываться в него носом, тереться щеками, покусывать, щекотать и облизывать, накрывать ладонями, гладить, мять и играть, как маленький, а потом — как большой…
Поверх счастья лежал желтый крестик. Знак, что хозяев у счастья — несколько.
Вспышка в глазах.
Гнев. Отвращение. Ненависть. Ярость.
Любовь.
В конце — все равно любовь, всегда. По-другому Сергей не мог. Что бы ни происходило — после зимы, самой злой и долгой, приходит весна. Даже на планетах-исключениях вроде Калимагадана. Весна — не особенность чьей-то местной погоды, это неотвратимая вселенская стихия. Изменение к лучшему. Холод сменяется теплом, льды текут, настроение поднимается. Картинка перед глазами обретает краски. Весна. Не время года, а состояние души.
После зимы всегда приходит весна. И однажды она придет к Мире.
К Сергею весна уже пришла — в нем все неистово жило, ныло, трепетало, рвано стучало, клокотало и вибрировало. Он сделал шаг и поцеловал Миру.
Она не ответила. Но приняла его ласку.
Человеческое счастье — оно просто и незамысловато. Быть вместе. Быть рядом. Обнимать, прижимать к себе и чувствовать биение родного сердца. Смотреть друг на друга, ложиться спать вместе и вместе воспитывать будущих детей. Любить их и друг друга и жить дальше — для себя и для них. Вместе. Навеки.
Мира. Несмотря ни на что — близкая и единственная подруга, и других не надо. Любимая женщина. Умелая хозяйка. Заботливая и неутомимая любовница.
Сергей придвинулся к Мире.
Она просто стояла. Не сопротивлялась. Ждала.
Он привлек ее к себе.
Грудь обожгла соприкосновением, животы сомкнулись. Крестик спрятался в раздавленной друг о друга плоти.
Ладони трогали, оглаживали, теребили, бережно сдавливали, жестко мяли, носились, взмывали вверх и опускались в сокровенное. Губы настаивали. Язык намекал. Мира обреченно выдохнула, ее руки поднялись и обняли ответно.
Мира. Боль и радость. Горечь и сладость. Его Мира.
Его! Вопреки и назло.
* * *
На глаза постоянно попадались новости о Вике. Ни спрятаться от них, ни скрыться. Как же, герой дня. Достойный сын планеты, взрастившей такой изысканный и могучий талант.
