Комнату номер семь Сергей вернул институту, теперь там жили другие. Он переехал в комнату номер три. Время немного изменило Амелию, она стала чуть более спокойной и рассудительной, будто на нее повлиял принятый образ. В темноте иногда становилось жутко: казалось, это Мира страстно реагировала на ласки, с ревом и стонами выгибалась в полный круг, когда ласки достигали цели, царапалась, кричала и кусалась в экстазе, во сне закидывала на Сергея ноги, а не во сне любила, когда его ноги, руки и прочее как можно дольше оставалось в ее распоряжении. Мебель, сделанная из казавшихся вечными материалов, трещала, белье рвалось, в комнате не выветривался запах животной страсти. Также Амелия пристрастила Сергея к активным развлечениям на пляже: волейболу, борьбе, серфингу и нырянию с вышек. Постепенно сложилась компания из однокурсников, у которых были похожие интересы: пять парней и пять девушек, полный комплект для волейбола и достаточно соперников для остального. Амелия летала от счастья на невидимых крыльях: в большинстве случаев ее партнер оказывался лучшим, а в состязаниях «пара на пару» ему и ей не было равных.
Когда Вик позвонил, они только что вернулись домой — разгоряченные после партии в волейбол, где проигравших победители выбивали с площадки мячом, нарисовав на их телах мишени. Игра проходила в формате «мальчики против девочек», победили мальчики. Само собой, девочкам ощутимо досталось: наказание, как и игра, было честным, на силу мальчики никогда не жаловались, и с точностью у них все было в порядке. Мяч — легкий, сделан из мягкого пластика, он не только повреждений, он даже боли принести не может. Но сам факт унизительного стояния у всех на виду, когда поочередно в каждую прилетает смачно впечатывавшийся снаряд… Зрелище, как всегда, получилось веселым и забавным, вокруг собралось множество зрителей, они подбадривали победителей и громко радовались каждому попаданию.
Амелия злилась на проигрыш, все мысли были только о реванше. Ее одежда — легкое парео — полетела на пол, взгляд с ненавистью уставился на шорты Сергея: «Ну?!» В доме одежда была под запретом. Даже в особые женские дни — как большинство столичных жителей Амелия пользовалась достижениями боди-мода, решавшими проблему внутри организма без того, чтобы о них знал партнер.
Нежданный звонок заставил обоих срочно возвращать одежду на отведенное приличиями место. Иногда, если звонили свои, из компании, Амелия считала это излишним, но звонок с родной планеты требовал хотя бы формального порядка.
Как только имя вызывающего абонента высветилось, Амелия бросила со злостью:
— Что ему нужно?
Сергей пожал плечами. Краем глаза он проследил, как Амелия удалилась с прямой видимости, и некоторое время тупо разглядывал мигавший сигнал. Нужно ли отвечать? Чтобы поздравить с законным браком?
А если что-то случилось с Мирой?
— Да, — сказал он.
Смотреть в глаза не было сил, поэтому взгляд Сергея остановился в середине возникшей фигуры, на свисавшем на цепи желтом кресте. У Миры был похожий, только маленький. И цепь у нее была короче и тоньше.
— Здравствуй, Сергей. Тебе придет посылка. Пожалуйста, не отказывайся, просто прими. Это подарок.
Вик сменил образ. Не сразу осознавалось, что боди-мод ни при чем. Лицо стало другим из-за усов и бороды, а черная длиннополая одежда и крест на груди объяснили, что перед Сергеем на пластиковом табурете в пирамиде маяка сидит христианский священник — именно такой должен был крестить его, если бы Мира не сбежала.
Вот как повернулись дела. Чего только в жизни не бывает. Зато понятно, отчего у Миры случился заворот мозгов на почве религии. «Два сапога — пара», — говорили предки. Раньше скрытый смысл этого очевидного уравнения ускользал от сознания. Теперь все стало на места.
Хотелось казаться спокойным и равнодушным, но отрешиться от эмоций полностью не удалось, в интонации проскользнули пренебрежительные нотки:
— Мне не нужны подачки.
— Это картины, — сказал Вик. — В прошлом году мне сделали предупреждение, что если они будут демонстрироваться, то их уничтожат. А недавно стало известно, что «в связи с неадекватностью владельца» коллекцию постановили изъять. Ты же хотел купить одну? Я дарю тебе их все. Честно говоря, такие мне теперь и не нужны, они отвлекают и искушают, но уничтожить самому или позволить это другим… нет, рука не поднимается. Не так давно некоторые из моих картин стоили целое состояние, и однажды цена может вырасти снова. Но это не важно. Мне подумалось, что единственный человек, кого они, вот такие, сделают счастливым — это ты. Я подписал дарственную. Только не показывай их никому до специального разрешения, иначе история повторится. Может быть, хочешь поговорить с Мирой?
Сергей отключился.
У него едва не вырвалось «да». И что бы он сказал? «Прощаю, будь счастлива»?
— Что за картины? — Амелия вновь сбросила парео, но близко не подходила — осталась на расстоянии, будто Сергей чем-то заразился, и сначала следовало разобраться, насколько это опасно. — Только старые опусы или что-то новенькое?
Она знала, что Вик всегда рисовал Миру и только Миру. Даже если ее не было на картине, создавалось ощущение, что она там.
Сергей отмахнулся и стянул с себя шорты.
— Потом посмотрим.
— Не лучше ли отказаться? — Амелии не нравилось, что в доме появятся изображения конкурентки за душу партнера. — Ты же слышал, с картинами что-то не так. Нам не нужны проблемы.
— Дарственная подписана, посылка уже в пути.
Его решимость бросалась в глаза, и Амелия отстала. Выражение лица «Да, дорогой» подразумевало «Мы к этому еще вернемся».
Снова взяла жуть: лицо, почти копировавшее лицо Миры, выражало эмоцию, которой у настоящей Миры быть не могло.
В таких случаях Сергей поступал одинаково, партнерша уже знала эту особенность и ждала ее. Он хватал «Миру» и жестко наказывал за ненастоящесть. Скорее всего, Амелии нравились эти игры, так как она ни разу не пожаловалась, а лишь скалилась сладострастно, а потом ухмылялась, потирая вдрызг растерзанные красные выпуклости. Причем, она в долгу не оставалась, и затем опустошенно глотать воздух и перед выходом из дома заживлять царапины приходилось Сергею.
В темноте он иногда забывался, и в экстазе вылетало «Мира» вместо «Амелия». Партнерша в таких случаях делала вид, что не заметила ошибки.
Не заметить не могла, пусть даже в этот миг вопила, как недорезанное животное, или содрогалась со стонами. Значит, обижалась про себя.
А кто виноват? Сергей видел перед собой Миру, вот и «любил» Миру. И ненавидел. И всю скопившуюся за долгие годы любовь-ненависть выплескивал на ту, кто ее заменял. И это было здорово, потому что гнев терзал душу давно, но вымещать его на Мире было невозможно — она ушла бы намного раньше, сразу, как только он позволил бы себе лишнее.
Амелия в этом плане была просто находкой. «Лишнего» для нее не существовало, наоборот, ее ненасытные тело и фантазия становились все жаднее и требовательнее, им хотелось все больше и больше. Сергей даже подумывал: а не прибавить ли себе чего-нибудь с помощью боди-мода? Многие пары практиковали что-то такое — интимное, безумное, только для взаимного удовольствия. Амелия уже как-то намекала на это и, наверняка, обрадуется новому повороту в отношениях. В то же время некий червячок зудел в мозгу: «А вдруг Мира вернется, и что тогда?»
