– Я умерла, – без выражения проговорила Энди.
Его брови чуть приподнялись, словно резкая смена темы его слегка удивила.
– Я знаю.
– Тогда почему ты стал меня искать? Мертвецов чаще всего хоронят. Ты не мог знать, что я выжила.
– У меня были на то свои причины.
Причины, о которых ей он, очевидно, не скажет. Вдруг разволновавшись, Энди запустила пальцы в свои волосы, откинула их назад и потянула, словно тем самым могла привести мысли в порядок. Легкий прищур глаз Саймона говорил о его нежелании дальше развивать эту тему, но Энди, напротив, хотела все выяснить.
– Ты знал, что я умерла, не мог не знать, не мог ошибиться. И разве тебе не любопытно, как так вышло, что я сейчас сижу перед тобой? Вот мне, например, очень любопытно, почему ты здесь, хотя убивать меня не собираешься. Я не верю, что ни с того ни с сего так тебя заинтересовала. Помнишь, как ты сказал? «Одного раза достаточно».
– Это означало только то, что я не вступаю в длительные, серьезные отношения, – невозмутимо ответил Саймон. – А вовсе не то, что ты меня не привлекла. Помнишь, у меня эрекция не проходила четыре часа.
О да, что-что, а это Энди хорошо помнила. Помнила каждую подробность и каждую свою реакцию так живо, будто снова перенеслась в прошлое, и почувствовала, как горит ее лицо.
– То был секс. А я о другом, о том, что с сексом имеет мало общего.
– Как правило, да, – согласился Саймон и скупо улыбнулся, хотя другой на его месте от души расхохотался бы.
Энди стаю еще жарче. Она, рассердившись, хлопнула ладонью по столу. Ей не нравилось, что он разговорами о сексе уводит ее от темы, тогда как она пытается выяснить для себя нечто важное. Хлопок прозвучат, как маленький выстрел.
– Не уходи от разговора. Зачем ты меня искал? Что тебя к этому подтолкнуло?
– Я просматривал в Интернете газеты, чтобы выяснить, была ли ты опознана. И прочел, что ты выжила.
– А тебе какое дело, опознали меня или нет?
– Просто любопытно.
Если она ждала душевных откровений, то ответ Саймона мало что дал ей в этом плане. В отличие от многих нормальных людей он руководствуется совершенно другими понятиями.
– Но Рафаэлю ты этого не сказан.
– А зачем? Ты жива, а он пусть остается в неведении.
– Зачем ты преследован меня? Зачем оплатил больничные счета? Почему не оставил меня в покое? – Энди словно выстреливала в него вопросами, вознамерившись во что бы то ни стало добиться ответа, хотя готова была поклясться, что ответ окажется совсем не тот, что она ожидала.
– Я просто время от времени справлялся, все ли у тебя в порядке. И если б ты меня сегодня не засекла, я бы сейчас не сидел здесь перед тобой, оправдываясь, что не представляю для тебя никакой угрозы.
– Да что тебе в конце концов до меня? У меня все хорошо, у меня есть… то есть была… работа. Мог бы навести справки и оставить меня в покое. – Это ей следовало бы оставить этот разговор, но Энди не могла. Несмотря на его вполне логичные ответы, ее не оставляло чувство, будто его действиями руководили какие-то иные соображения. Ведь он не как все. Ему чужды простые человеческие чувства, он презирает законы и держит ответ только перед собой. Возможно, он сказал правду, но не исключено, причина, по которой он следил за ней, в чем-то другом и ей следует его опасаться.
В томительном молчании Саймон продолжал смотреть на нее, прикрыв веки. Но вот он поймал ее взгляд.
– Я видел, как ты умираешь, – тихо проговорил он. – И ничем не мог помочь, не мог сказать, что не желал тебе зла. Ты была уже так далеко, что все мои мольбы о прощении не имели смысла. Меня поразило твое лицо, его выражение, когда ты посмотрела куда-то сквозь меня и увидела… наверное, что-то прекрасное. «Ангел», – прошептала ты и умерла.
– Я помню, – пробормотала Энди. – Я помню тебя и свет за твоей спиной.
– Какое-то время я оставался рядом, Касался твоей щеки. Твое тело начало холодеть, остановился пульс, пропало дыхание. Я позвонил по 911 и, дождавшись воя сирен, уехал. Прошло достаточно много времени, Дреа…
– Энди, – пробормотала она. – Я больше не Дреа.
– Твой мозг не менее получаса находился без кислорода, и ты лежала не в ледяной воде, замедляющей все жизненные процессы. Врачи не могли тебя реанимировать, да они и не пытались. Ты сама начала дышать, спустя почти час после смерти, – серьезно проговорил он. – При этом твой мозг не пострадал. Абсолютно. Нисколько. Хочешь не хочешь, а, глядя на тебя, поверишь в чудеса, ведь ты живое, дышащее, ходячее и говорящее чудо. Скажи, ведь есть, значит, что-то?
Лицо Энди озарилось лучезарной улыбкой.
– Да, – просто сказала она.
– Тогда, милая, привыкни к тому, что у «чуда» есть постоянный телохранитель.
В конце концов, убедив ее в том, что не представляет для нее никакой опасности, он ушел, а Энди осталась сидеть в кухне за столом. Она и сама уже давно пришла к этому выводу, но его поведение, однако, вызывало у нее недоверие и подозрительность.
В голове у Энди роилось столько всяких мыслей, что ей никак не удавалось разложить их по полочкам. Во-первых, ее очень обрадовало, что Рафаэль считает ее погибшей. Он не подсылал к ней Саймона, чтобы ее убить, значит, о нем можно забыть. Она свободна.
Свободна! В первый раз за всю свою сознательную жизнь и не только сознательную она по-настоящему свободна. Энди думала, что обрела свободу, расставшись с Рафаэлем, но только теперь поняла, что свобода – это не только возможность пить и есть что вздумается и не прикидываться дурочкой.
Она открыта для счастья.
Вряд ли она когда-нибудь была счастлива, даже будучи ребенком. И уж конечно, никогда не чувствовала себя беззаботной. В детстве она не голодала, не ходила оборванной, но каждый раз, выбравшись из школьного автобуса, силком заставляла себя идти домой, поскольку никогда не знала, что ее там ждет. Что там на этот раз затеяли ее родители? Напились в стельку и скандалят? Им плевать, что дети слышат слова «шлюха» и «придурок» – так они честят друг друга. Будет ли готов ужин или опять придется довольствоваться тем, что она сама найдет? Натолкнется ли на нее по пути в туалет отец и, разозлившись, грубо отпихнет в сторону?
Затем эти страхи сменились другими: запустит ли нынешний бойфренд матери ей руку под юбку, когда та отвернется? Как-то Энди пожаловалась ей на него, но в ответ мать назвала ее лгуньей, истинной дочерью своего отца. После этого, когда у матери бывал мужчина, Энди старалась не показываться дома или же сбегала, вылезая через окно своей спальни. К двенадцати годам она, как никто другой, научилась увиливать, прятаться и убегать.
Но это не делало ее свободной… до настоящего момента.
Сейчас перед ней открывалась новая жизнь со своими заботами и проблемами, но в ней не будет места страху, страху быть настигнутой Рафаэлем. Сначала Энди не чувствовала ничего, кроме радости обретенной свободы и бесконечного облегчения от того, что ей не придется до конца своей жизни с опаской оглядываться через плечо или стать приманкой в ловушке для Рафаэля.
