– Ну, ладно, пускай в гости ко мне как-нибудь зайдет.
Твердила замялся на пару секунд.
– Так, может, это… Владимир Изяславич. Надоть ей сначала отнести отведать, чтобы она знала, об чем торг будет вестись? Я могу ей прямо сегодня отнесть…
– Давай так и сделаем! Кувшин с водкой у самогонщиков возьмешь.
– Кто такие?
– Те, кто водку эту варят, они во-он в том амбаре находятся, – пальцем я указал направление, – не пропадешь, спросишь, если что.
– Ага, я мигом метнусь, – Твердило настропалил свои лыжи в указанную ему сторону.
Я его окликнул:
– Только смотри, в пути кувшин не разлей и не разбей!
– Ни в коем разе, княжич! – торопливо ответил десятник и затрусил дальше.
На доходы от продажи продукции холодного копчения и алкоголя я планировал закупить побольше соли для нужд химических производств.
На следующий день вместе с главным княжьим бортником Никифором я отправился в инспекционную поездку в образцово-показательную весь, спрятавшуюся в лесах, в десятке километров от Смоленска. В этой небольшой деревушке в несколько домов проживали бортники, поэтому именно здесь Никифор и затеял устроить экспериментальное пасечное хозяйство.
Вокруг деревеньки величественно раскинулся дремучий бор, полный всевозможного зверья: лоси, медведи, белки, куницы – кого тут только не было! Фауна все еще пребывала в первозданном богатстве. Проживали здесь пяток семей. Мужики занимались главным образом промыслом зверя, бортничеством да валили лес, а бабы потихоньку драли землю меж пней, засевая ее рожью да овсом. Оброк платили князю самыми ходовыми товарами – пушниной, воском да медом, а излишки продавали на столичном рынке.
Въехали мы в эту деревеньку по плохо приметной, заросшей лесной просеке. Отряд состоял из Никифора, местного тиуна, моих дворян и десятка дружинников во главе с неизменным Перемогой.
Жители этой утопающей в лесу деревушки, все как один выстроившись вдоль домов, склонили в поклоне головы. Значит, определил я, здесь проживают вольные людины или смерды, если бы были холопы, то при нашем появлении упали бы на колени. Такие уж на Руси порядки.
– Дозволь слово молвить, княжич! – обратился ко мне один из мужиков, видать староста поселения.
Я одобрительно кивнул головой.
– В избе у Сорника мы ужо накрыли стол яствами, свежатина лесная есть…
– Потом! – я нетерпеливо махнул рукой. – Хотя вон, пускай дружинники садятся яствовать, а ты мне покажи свое хозяйство!
Дружинники, дождавшись одобрения моего приказа со стороны Перемоги, последовали в избу, от которой доносился будоражащий желудок запах печеного мяса и квашеной капусты. А в это время мужик запнулся, силясь понять, что именно меня интересует, но ему тут же подсказал Никифор.
– Покаж, Ермил, княжичу свою пасеку с ульями!
– А… милости просим, Владимир Изяславич! – и мужик кабанчиком метнулся вперед, обгоняя наших лошадей.
То, что мы приближаемся к ульям, я понял по характерному жужжанию, усиливающемуся с каждым шагом, а вдали уже виднелась пасека с множеством однотипных деревянных домиков.
– Княжич, дальше лучше пешком, иначе лошадей закусают! – произнёс слегка запыхавшийся пасечник. – Да и людей могут ненароком запросто пожалить! Злые они! Может, ну оно, так, издали поглядишь?
Я подумал, что действительно, пчелы-то дикие, лесные. Селекционной работой над ними никто и никогда не занимался. И тут, получше приглядевшись, я заметил, что лицо Ермила какое-то синеватое и подозрительно опухшее.
– Пчелы покусали? – спросил у старосты.
– Они, родимые! – с улыбкой согласился Ермил.
– Как пчелы прижились? Трудно ли их было заселить? Сколько всего ульев? – Я все-таки решил отказаться от близкого знакомства с пасекой, своим фейсом очень уж не хотелось рисковать.
– Пчелиных роев по весне тьма тьмущая, весь лес гудит! С мужиками да сыновьями роев пчелиных набрали на все три десятка ульев. Пожалили нас, конечно, пчелки хорошо. Ну, да мы люди к ентому привычные! В улью положили вощину с медком, подержали малось там рои. Им в домиках, видать, понравилось, только несколько роев слетело, а остальные прижились.
– Ну и как тебе теперь нравится пасечником быть, лучше, чем борти ставить?
– Конечно! Я теперь в лес хожу токмо на ловлю зверя, больше дел могу по хозяйству сделать!
– Осенью, когда мед соберете, велю всем вам – мужикам и сыновьям, кто постарше, – проехаться по княжьим бортническим деревенькам. Будете с тамошними бортниками делиться своим пасечным опытом, да по одному улью оставите им как образец для подражания, повторения. Большого труда смастерить улей нет, особенно когда перед глазами уже готовый есть. Никифор… – я указал на главного княжеского бортника, – выделит возничих вам в помощь, выдаст пару сотен ульев да приплатит вам деньгами за ваши труды. Так ведь, Никифор?
– Сделаю, Владимир Изяславич, – бортник поклонился. – Хороша у тебя придумка, знающих людей по весям пустить! А я, по повелению твоего отца, голову ломал, хотел ужо бортников сбирать, да сюда их для показа привозить. А по-твоему много лучше выходит, никого не надо сейчас никуда везть да от дел отрывать! А по зиме мы все сладим, на пару десятков мужиков саней я найду да запущу их по всему княжеству!
– Вот и договорились! Поэтому ты, Ермил, да другие твои соседи пасечники все примечайте, а зимой будете опыт свой передавать, рассказывать и, если надо, показывать, как вы научились по-новому с пчелами обращаться.
– Слушаюсь, княжич! – с задумчивой миной на лице поклонился староста. Ему пока было не совсем понятно, что от этого поручения ждать – добра или худа.
Глава 4
Лето 1233 года
В двадцатых числах июня месяца я вновь объявился в Гнёздове. Строительные и производственные площадки были залеплены засохшей глиной. Люди, собранные здесь кто добровольно, кто принудительно, жили по-звериному, в сырых землянках, утопающих во время дождя в воде, или в лучшем случае в построенных на скорую руку срубах, крытых дерном.
Тем не менее работа под присмотром княжеского тиуна активно велась.
– Петр, надо бы людей из землянок в срубы переселить, а то как бы люди не захворали от сырости.
– Ничёх! – Пётр лишь махнул рукой. – До осени как-нить перебьются. Сейчас у нас каждый день на счету, нельзя время зазря терять, а кто из этих останется, – он указал на разбросанные в беспорядке землянки, – осенью, до первого снега успеют обустроиться.
– Ага, – подтвердил командир дислоцированной в Гнёздове дружины, десятник Аржанин. – В землянках живуть не только твои, княжич, челядинники, но и множество охочих людишек. Пускай дурней еще где ищут, чтобы их задарма обустраивали да жилье ладное справляли! Все равно они зимой кто куда разбредутся, глину копать немочно будет!
