После этих слов король не только узнал свою дочь, но и понял, что она любила его больше всех.
И что потом?
Старшая и средняя дочери жили с королем все эти годы. Каждую неделю одна их них была его любимицей. Из-за постоянного соперничества девушки отдалились друг от друга. И когда вернулась младшая, король отобрал королевство у старшей, которая только вышла замуж. Она все же не станет королевой. Старшая принцесса пришла в ярость.
Поначалу младшая млела от отцовской любви. Тем не менее вскоре она поняла, что король безумен и одержим жаждой власти. Она обречена до конца своих дней жить со старым тираном, о котором нужно постоянно заботиться. Однако девушка не покинет его, и неважно, что с каждым днем здоровье его ухудшается.
Останется ли она из-за любви к нему, сравнимой с любовью мяса к соли?
Или потому, что он пообещал ей королевство?
Ей трудно понять, в чем разница.
17
Осенью после поездки в Европу я затеяла благотворительный проект. Каждый день я отдаю что-то свое.
Я отправила Миррен старую куклу Барби с очень длинными волосами, из-за которой мы часто ругались в детстве. Джонни получил полосатый шарф, который я любила носить. Ему нравится все полосатое.
Для пожилых членов моей семьи – мамочки, тетушек, дедушки – коллекционирование красивых предметов – цель жизни. У кого к смерти накопится больше, тот и выиграл.
Что выиграл? Хотелось бы мне знать.
Раньше я любила красивые вещи. Как мама, как все Синклеры. Но теперь не люблю.
Мамуля заполнила наш дом в Берлингтоне серебром и хрусталем, дорогими альбомами и кашемировыми одеялами. Толстые ковры украшают пол, картины местных художников, которых она постоянно скупает, – стены. Ей нравится старинный фарфор, который красуется на видном месте в гостиной. Прекрасный «Сааб» сменился «БМВ».
Все эти символы хорошего вкуса и процветания бесполезны.
– От красоты много пользы, – спорит мама. – Красивые вещи делают дом особенным, создают личную историю. И просто дарят удовольствие, Каденс. Ты когда-нибудь слышала об удовольствии?
Но мне кажется, она врет – мне и себе – о том, зачем ей эти предметы. Дело в том, что радость от новой покупки придает ей, хотя бы на мгновение, чувство власти. Думаю, это поднимает ее статус – дом, полный красивых безделушек, дорогих картин от ее талантливых друзей и ложек от «Тиффани». Антиквариат внушает людям мысль, что пусть мама, окончив престижный Брин-Мор, всего лишь разводит собак, но у нее есть власть – потому что есть деньги.
Отдаю: свою подушку. Я ношу ее с собой, пока бегаю по городу.
У двери в библиотеку, прислонившись к стене, стоит девушка. У ее ног бумажный стаканчик для мелочи. Она немногим старше меня.
– Хочешь подушку? – спрашиваю я. – Наволочку я постирала.
Она берет ее и садится сверху.
В эту ночь мне было неудобно спать, но это к лучшему.
Отдаю: «Короля Лира» в мягкой обложке, которую я читала, оставшись на второй год, – нашла под кроватью.
Пожертвовала в публичную библиотеку.
Мне не нужно его перечитывать.
Отдаю: фотографию бабули Типпер с вечеринки Сельскохозяйственного института, в вечернем платье и с поросенком на руках.
На пути домой я останавливаюсь у «Гудвила».
– Привет, Каденс, – машет мне Патти из-за стола. – Ты просто так заехала?
– Это моя бабушка.
– Она была великолепна, – посмотрела на фотографию Патти. – Уверена, что не хочешь забрать фото? Можешь пожертвовать только рамку.
– Уверена.
Бабушка мертва. Ее фотография ничего не изменит.
– Ты снова заходила в «Гудвил»? – спрашивает мама, когда я возвращаюсь домой. Она нарезает персики специальным ножом для фруктов.
– Да.
– От чего избавилась на этот раз?
– От старой фотографии бабушки.
– С поросенком? – Ее губы дергаются. – Ох, Кади.
– Она была моя, я имела право ее отдать.
Мамочка вздыхает:
– Если отдашь одну из собак, я устрою тебе сладкую жизнь.
Я присаживаюсь на рядом с собаками. Бош, Грендель и Поппи встречают меня тихим тявканьем. Они наши семейные собаки, великолепные и воспитанные. Чистокровные золотистые ретриверы. Поппи родила потомство для маминого бизнеса, но щенки и остальные собаки живут с маминым партнером на ферме за Берлингтоном.
– Я бы никогда не смогла, – говорю я.
Шепчу в пушистые собачьи уши, как я их люблю.
18
Если погуглить «травма мозга», большинство сайтов подтвердят, что одно из последствий – выборочная амнезия. Когда мозг травмирован, пациенты редко теряют память. Они не могут вспомнить лишь, как получили травму.
Но я не хочу, чтобы люди знали о моем изъяне. Несмотря на все консультации, сканирования и таблетки.
Не хочу быть инвалидом в их глазах. Не хочу пить еще больше таблеток. Не хочу докторов и обеспокоенных учителей. Клянусь Богом, докторов с меня достаточно.
Вот что я помню из лета, когда произошел несчастный случай:
Как влюбилась в Гата, стоя у кухонной двери в Рэд Гейт.
Его розу для Ракель и мой вечер с бутылкой вина, когда я не находила себе места от гнева.
Напускное нормальное поведение. Приготовление мороженого. Игру в теннис.
Зефирный десерт и ярость Гата, когда мы велели ему заткнуться.
Плавание под луной.
Поцелуй с Гатом на чердаке.
Историю про «Крекер Джек» и помощь дедушке, когда он спускался по лестнице.
Качели, подвал, Периметр. Мы с Гатом лежим в обнимку.
Он видит, как я истекаю кровью. Задает вопросы. Перевязывает мои раны.
Остальное я не очень помню.
Я вижу руку Миррен, облупившийся золотой лак на ногтях, как она держит канистру с бензином для моторной лодки.
Мамочка, ее напряженное лицо, когда она спрашивает: «С черным жемчугом?»
Джонни, он идет вниз по лестнице Клермонта в лодочный сарай.
Дедушка, он держится за дерево, его лицо освещено светом костра.
И мы все, четверо Лжецов, смеемся так громко, что у нас кружится голова и почти тошнит. Но что нас так рассмешило? И где мы тогда были?
Я не знаю.
Раньше я спрашивала у мамы о тех подробностях лета-номер-пятнадцать, которые не помнила. Моя забывчивость пугала меня. Я хотела перестать пить таблетки, или попробовать новые, или сходить к другому доктору. Умоляла ее рассказать о том, что я забыла. А как-то поздней осенью – которую я провела, сдавая очередные анализы на смертельные болезни, – мамочка расплакалась.
