Бейбарс пытался скрыть растущее раздражение и желание наброситься на Туран-шейха. Султан же, напротив, выглядел очень довольным и, казалось, не замечал метавших громы и молнии узких глаз бея.
– Мы можем взять их в плен, мой господин. Всех, даже короля франков. Им не выйти из этой деревни – зачем же ты согласился на переговоры?
– Это король большого государства, бей, нам не следует оскорблять его. Они заключат мир на выгодных для нас условиях, разве это не то, что мы хотим?
Бейбарс хотел было сказать, что он успокоится лишь когда увидит короля франков в могиле, но предпочел промолчать. «Еще не время», – сказал он себе.
– Они сдадут Дамьетту и покинут Египет, это то, что я хочу больше всего. К тому же, бей, тебя не может не восхищать отвага, с которой продолжают сражаться рыцари. Их мужество заставляет проникнуться к ним уважением.
– И это после всего? – вырвалось у бея, и он стиснул зубы.
– После всего, что произошло, – невольно повысил голос султан, – я не могу не удивляться терпению и великодушию этих воинов.
Возможно, говорил он не совсем то, что думал, но ему казалось, что Бейбарс должен удовольствоваться и этим. Знаком он отослал его.
Бейбарс выскочил из Мансура и во всю прыть помчался к своим войскам. Как бы ни вел переговоры султан – ему было все равно. Его воины хотят крови и золота франков. Этого довольно.
– Приготовиться к атаке! – крикнул он своим офицерам. Те вмиг распались по отрядам. Бейбарс был уверен, что султан еще поблагодарит его за пленение короля франков.
Филипп де Монфор вытер пот, катившийся со лба крупными каплями, и благодарно принял предложенную чашу воды. Король внимательно изучал с Ивом Шатрским условия султана, остальные стояли рядом, беспокойно оглядывая отряды сарацин на горизонте.
– Это войска султана? – спросил король де Монфора, показав рукой на горизонт.
– Нет, мой король, – покачал головой де Монфор, тревожно оглядывая войска, – это войско мамлюков, которое в последнее время так и норовит вырваться из повиновения султана.
Вильям Уилфрид поправил хоругвь со святым Дионисием, которая стояла возле короля. Ему казалось, что в воздухе разливается странная музыка, похожая на заунывный звук далекого пастушьего рожка. Он видел страх в глазах многих рыцарей, но не мог поверить, что седьмой крестовый поход может закончиться так бесславно. Какая сила заманила их сюда, лишив возможности сопротивляться?
Порыв ветра засыпал песком группу рыцарей, и в этот момент войска сарацин начали движение по направлению к деревне.
– Не понимаю, – бледнея, произнес Филипп де Монфор, – ведь султан запретил…
Но рыцари, не слушая его, хватались за оружие: мамлюки ослушались султана и по приказу Бейбарса ринулись в атаку на Сармосак.
Сознание подсказало, прервав глубокий сон, что кто-то смотрит на нее. Анна медленно открыла глаза, не понимая, где она находится. Лишь увидев выход из хижины, она вспомнила про потерю герцога и их долгое отступление. Потом про больного короля и удивилась, обнаружив, что лежит на его ложе. Потом, все еще ощущая на себе чей-то взгляд, повернула голову.
Страх пробежал по ее больному телу, когда она встретилась со взглядом Анвуайе. Донна Анна вдохнула воздух, чтобы позвать кого-нибудь, но Анвуайе опередил ее, заткнув ей рот рукой. Теперь их глаза были рядом. Донна пыталась отцепить от себя его руку, но он вжал ее голову в матрас, и она испугалась, что он свернет ей челюсть.
– Вы должны выслушать меня! Слушайте меня! – бормотал он, с каждым словом сильнее вдавливая ее голову в кровать, но она была слишком напугана, чтобы понять его.
– Я убил его! Донна, это я убил его!
Донна не понимала, о ком он говорит. В ее сознании мелькнули образы короля и герцога, и она застыла, прислушиваясь бессвязному торопливому бормотанию Анвуайе.
– Я больше не мог видеть его рядом с вами, больше не мог позволить ему иметь на вас больше прав, чем все остальные. Я освободил вас от него, но вы не знаете, как я радовался его смерти. Ваш муж мешал мне, он был моим соперником, это из-за него… Вы ведь не станете кричать, донна? – спросил он, ощутив, что она перестала сопротивляться. Донна отрицательно покачала головой. Когда он отпустил ее, она спросила:
– Вы убили Висконти?
– Да, – глухо ответил Анвуайе. – Он был скотиной и негодяем, это из-за него вас чуть не казнили. Я вас люблю, донна Анна. Поверьте, я не хотел, чтобы так получилось с вашей служанкой. Я приходил смотреть на вас, но в ту ночь понял, что схожу с ума… я не помню, что произошло…
– Вы изнасиловали мою служанку. Если мне наплевать, что вы убили Висконти, то Николетта для меня слишком много значит. Я не хочу выслушивать ваши пустые извинения. Ничто не может оправдать рыцаря, поступившего так низко.
Она хотела добавить еще что-то, но в этот момент зазвучала тревога, Анвуайе и донна вскочили на ноги. Сарацины, налетев на лагерь, разметали группки рыцарей, брали их в плен, убивали.
– Скорее, донна! – Анвуайе быстрее Анны осознал, что происходит. Он схватил ее и потащил к лошадям. Небольшой отряд рыцарей прикрывал дорогу рядом с конюшней. Сопротивляющуюся донну Анвуайе силой посадил на коня. Еще человек сорок вокруг нее садились на лошадей.
– Вильям! – восклицала донна, нагибаясь к Анвуайе, чтобы тот снял ее, но тот вдруг заорал:
– Все кончено, донна! Вы должны бежать. Должны попытаться. Подумайте о том, что с вами будет, если вы попадете в руки к мамлюкам!
Он вскочил на коня и с силой ударил лошадь донны. Вместе с остальными донна понеслась по улице прочь от места, где был король, в сторону, где, как они предполагали, не было отрядов мусульман.
Я мало что поняла из происходящего. Все было как в тумане. Наверно, я все же заболела, потому что руки отказывались держать поводья. Мы скакали не так долго, минут через десять галопа по равнинам долины Нила нас окружил отряд сарацин. Грохочущая лавина всадников обрушилась на нас, рыцари и воины перемешались. Слышался лязг доспехов, ржание испуганных лошадей, крики сражения, стоны, вопли, удары мечей и сабель. Это было совсем близко, и я боялась, что мне снесут голову, приняв за воина – в поднявшейся пыли все фигуры были похожи друг на друга, и я не знала, где свои, а где чужие. Они все стали врагами – меня могли принять и за сарацина ввиду отсутствия доспехов. Вцепившись в поводья, я вертелась в седле, пытаясь разглядеть хоть какой-нибудь просвет в толпе сражающихся мужчин и выскочить из этого ада. Я боялась всего, видела рядом искаженные ненавистью лица мусульман, их сверкающие гневом глаза, но также боялась и крестоносцев, размахивающих своими мечами, несущихся на противника сломя голову, понимая, что лучше погибнуть, чем попасть в плен. Кровь брызнула на меня и залила весь подол платья, эта алая струя ослепила, испугала лошадь, и она понесла. Мы пробили себе выход среди сражавшихся и выскочили из пекла битвы. Воздух засвистел в ушах. Рядом мчались еще два рыцаря. За нами началась погоня. Сарацины рассредоточились по равнине и загоняли нас в круг, который постепенно сжимали, с извращенной медлительностью, словно наслаждаясь нашим отчаянием. Лошадь не останавливалась ни на минуту, и ее беспорядочные прыжки и шарахание из стороны в сторону грозили выбить меня из седла. Мне было страшно свалиться с нее, я судорожно цеплялась за гриву, пытаясь сохранить равновесие и не поддаваться отчаянию. У меня совсем ослабели руки, пот лил градом, губы пересохли, глаза слезились. Я уже почти не различала ничего, кроме силуэтов всадников. «Только бы не потерять сознание», – вертелось в голове. И в то же время хотелось просто выпустить из рук поводья, упасть с лошади на высохшую потрескавшуюся землю и потерять связь с этим миром навсегда. Там, вдалеке, рыцари уже сдались мусульманам, а наши мучители продолжали сужать круг. Лошади хрипели и фыркали, таращились по сторонам, словно чувствуя опасность. Двое рыцарей подъехали ко мне и остановили лошадь.
