– Даже не вздумай винить себя в том, что случилось, Николетта, Анвуайе – негодяй, он набросился на тебя, потому что принял за Анну. Он бы набросился на любого, кто спал в ее кровати, ты оказалась там случайно. Даже если он узнал тебя, он уже не мог остановиться. Ты не виновата, ты по-прежнему чиста и невинна, Николетта. Ты не соблазняла его, ничем не провоцировала. Этот мерзавец просто охотился за донной, и по роковой случайности ты оказалась на ее месте. Но ты не виновата, Николетта. Принимай это как испытание, посланное тебе свыше, чтобы проверить твою стойкость и веру. Никто не осуждает тебя, все осуждают его. Ты по-прежнему прекрасна, ты будешь очень счастлива, потому что сейчас страдаешь.
Катя повернула Николетту к себе и вытерла ее слезы.
– А теперь пойдем спать, дорогая, завтра будет новый день.
Согласно достигнутой договоренности с султаном, Дамьетта отходила мусульманам, в Европе собирали выкуп за короля и рыцарей, в городе царила суета сборов – христиане готовились покинуть город. Де Базен взбежал по лестнице дворца, в котором остановился, в зале его ждала Катя. Он обещал принести последние новости, как только их получит, поэтому она пришла к нему и дожидалась с самого утра, пока де Базен был на переговорах с послами от султана.
Он нес хорошие новости: султан не был намерен отступать от достигнутых договоренностей, договор был подписан и скреплен, теперь нужно было лишь дождаться возвращения пленников.
– Сир Уилфрид есть в списках? – спросила Катя, терпеливо выслушав отчет де Базена.
– Да, с вашим супругом все в порядке.
Жоффруа де Базен посмотрел на Катрин, она посмотрела на него. Он не произнес за все это время ни слова о любви, ни одного комплимента, но каким-то шестым чувством он понимал, что между ними давно существует связь. Они были одни в зале, совсем скоро она вновь соединится с супругом…
Де Базен вдруг понял, что это его единственный шанс. Схватив ее за плечи, он притянул ее к себе и крепко поцеловал в губы. Потом, не выпуская, убрал ее волосы с плеч и лица и еще раз поцеловал, теперь уже спокойнее. Катя обняла его, приятное ощущение риска и авантюрности поступка захватило ее. Она совершенно позабыла о том, что внушала Вадику и Ольге, призывая их не связываться с людьми из Средневековья, когда говорила, что все они – все равно как покойники, тени из прошлого. Поэтому когда де Базен, подхватив ее на руки, унес к себе в спальню, Катя забыла обо всем мире и обо всех временах, забыла обо всем, кроме этого блондина, чья шелковистая борода щекотала ее шею. Золотистые, насыщенного пшеничного цвета волосы де Базена спутались с черными, как ночь, волосами Кати, так переплелись в них две эпохи и два времени. Она вспомнила, как интересно было Вадику, как занимаются любовью в Средневековье, и улыбнулась – может, она когда-нибудь и расскажет, особенно о том, что де Базен раздел ее быстрее Николетты, ловко управившись со всеми шнуровками и застежками.
Они пробыли в спальне целый день и начали одеваться лишь когда на улице стало темнеть. В этот момент во дворце послышался топот слуг и крики:
– Сир де Базен! Сир де Базен!!!
– Оставайтесь здесь, – сказал Жоффруа Катрин и вышел из спальни. Она закончила одеваться и села на разобранную кровать. Когда ее любовник вернулся, по его бледному лицу Катя поняла, что случилось нечто ужасное.
– Это невероятно, – пробормотал растерянно де Базен, глядя на Катрин, – это невозможно! Теперь все потеряно, Катрин! Они убили его!!!
Глава 2. Вадик
Около ста тысяч пленных было привезено в Мансур разными отрядами сарацин. Под присмотром евнуха Джемаля короля, его братьев, баронов и рыцарей, захваченных вместе с ним, заковали в цепи и разместили в большом доме судьи Факар-Эддина-Ибрагима. Знатные мусульмане и полководцы приходили посмотреть на короля и не верили, что этот несчастный умирающий и есть тот всемогущий король франков, от одного имени которого всего несколько месяцев назад они приходили в ужас и молили Аллаха о спасении. Людовик так отощал, что кости просвечивали сквозь кожу, и фигура его приобрела угловатые очертания, он был слаб, все думали, что он вот-вот умрет. Но физическая слабость никак не вязалась с той необыкновенной твердостью духа, которая всегда была присуща монарху, а в плену лишь усилилась.
Каждый день он молился и поминал в своих молитвах погибших и плененных подданных, семью, ожидавшую его в Дамьетте, мать, которая правила Францией в его отсутствие. Он читал бревиарий – сарацины нашли эту книгу среди захваченного добра и вернули ему, чтобы сделать приятное. Он с достоинством отблагодарил их, и теперь те немногие подданные, что оставались у него, слушали его чтение. Людовик продолжал поститься и придерживался обычного воздержания в пище несмотря на то, что был истощен. Благородное спокойствие и образцовое поведение пленного короля снискали уважение у судьи, в доме которого он жил. Тот самолично принял решение об улучшении условий содержания монарха и даже навещал его вечерами, и тогда Людовик, верный своему стремлению обратить в истинную веру каждого человека, объяснял ему суть христианской веры, забывая, что перед ним сидит его враг и противник. Судья Факар-Эддин-Ибрагим с уважением выслушивал монарха, но после отвечал кратко, но веско, что вера побежденных потому и неверна, что это вера побежденных.
Когда султан узнал о пленении короля, и его гнев на своевольных мамлюков прошел, он забрал его из-под власти Бейбарса, прислав к дому судьи своих воинов для охраны. Когда же ему сообщили о том, что король болен, он отправил к нему своего лучшего лекаря. Сначала братья не пускали к королю врача, опасаясь, что тот его отравит, но Людовик сам изъявил согласие на лечение. После многие рыцари говорили, что плен был ниспослан королю Провидением, потому что так он получил возможность выздороветь, лекарю удалось поставить короля на ноги, в то время как все попытки французов и донны Анны потерпели неудачу.
Помимо братьев непосредственно в доме возле короля постоянно пребывали его слуга, единственный оставшийся в живых из многочисленной прислуги, Гуго Шатийон, оплакивавший гибель своего брата Гоше, Ив Шатрский, который служил переводчиком, и Жоффруа де Сержин. Прочие рыцари находились в соседних зданиях и виделись с королем время от времени, когда он посещал их.
Король никогда не унывал и не позволял остальным впадать в уныние, и никто никогда не видел его в дурном настроении. Он потерял свою одежду и долгое время пользовался плащом де Сержина, который тот уговорил его взять, после султан приказал сшить для короля два платья из черной тафты, подбитые мехом, украшенные золотыми пуговицами, и он не носил иной одежды в течение всего плена.
Жуанвилль спасся благодаря одному сарацину, который назвал его кузеном короля в тот момент, когда воины был готовы растерзать сенешаля. Впрочем, Жан действительно приходился далеким родственником германскому императору, поэтому с ним обращались лучше, чем со многими другими баронами. Вместе с Жуанвиллем в плену находились Жан де Валери, Роббер де Базош, Матье де Марли, Жан де Бомон, Вильям Уилфрид и сотни других несчастных крестоносцев. Их окна с решетками выходили на главную площадь Мансура, где на солнцепеке томились еще тысячи пленников, которым не нашлось места в тюрьмах.
