– Что теперь ты скажешь? – спросил Мах-эд-Сарат, поднимая за волосы лицо султана.
– Так было написано, – прошептал Туран-шейх, сглатывая кровавую слюну. Перед его глазами калейдоскопом проносилась жизнь, и ему казалось, что мать обнимает его мягкими руками и целует ему лицо. Но то были воды Нила, принимавшие в себя еще одну жертву жестокой борьбы за власть. Ему послышался голос. Голос его Амиры, она хотела спасти его еще раз. Его грудь вдохнула воздух, от волнения ему стало душно, он чувствовал: она рядом.
Бейбарс подошел к султану, оседавшему в воду, достав кинжал, распорол ему вздымавшуюся грудь и вырвал сердце. Туран-шейх угасающим взглядом посмотрел на него, потом голова его запрокинулась, он упал, и воды реки сомкнулись над ним.
– Возьми отряд и вернись в Мансур, – сказал Бейбарс Мах-эд-Сарату, сжимая в руке горячее сердце Туран-шейха. – Убей всех, кто верен ему. Всех из этой проклятой семьи!
Мамлюки бросились с воплями на корабли, начали угрожать пленникам голосом и жестами, повторяя на своем языке, что теперь они уничтожат всех франков, христиане в спешке начали исповедоваться друг другу, предчувствуя скорую гибель. Но окрик Бейбарса остановил жаждущих резни сарацин.
– Я сам решу, когда их убить, – рявкнул Бейбарс, Мах-эд-Сарат собрал отряд и отправился в Мансур, а бей пошел в шатер короля.
Людовик знал уже, что произошло, он сидел спокойно в шатре в окружении своих рыцарей. Они ждали новой бури.
Бейбарс ворвался в шатер короля с окровавленными руками, держа в правой руке сердце султана.
– Что ты дашь мне в награду, король, – пьяный от победы, кричал Бейбарс, – мне, убившему твоего врага?
Людовик молча, с сочувствием смотрел на нового хозяина Египта. Бейбарс не знал, почему король не радуется смерти султана, его начинало бесить спокойствие монарха.
– Он думал убить тебя и нас всех! – зарычал Бейбарс, надвигаясь на Людовика, и верные рыцари короля сжали кулаки, готовые до последней капли крови защищать своего предводителя. Людовик не проронил ни слова.
– Разве ты не знаешь, – заорал Бейбарс, и его лицо с широкими скулами исказилось от злобы, – что я теперь властелин над тобою? Я поверг во прах его, – Бейбарс бросил на земляной пол сердце султана, и комочки пыли и земли прилипли к нему, – и я могу сделать то же самое с тобой!
Он обнажил меч и уставил его острием в грудь короля.
– Сделай меня рыцарем, король, или ты погиб!!!
Некогда император Фридрих ІІ, не задумываясь, посвятил в рыцари эмира Факр-Эддина, и Бейбарс, размахивая мечом, грозился убить Людовика ІХ, если он не исполнит его требование.
– Соглашайтесь, сир, – прошептал Карл Анжуйский, бледнея от страха, – так вы спасете себе жизнь.
– Сделайся христианином, – возразил король Бейбарсу, – тогда я сделаю тебя рыцарем. Оказать эту честь язычнику я не могу.
Бейбарс вдруг осекся, выпрямился, несколько мгновений смотрел на короля, потом убрал меч в ножны и, не проронив ни слова, удалился.
– Это было… Ваше Величество… это было круто! – в восторге выдохнул Вадик, но его, слава богу, никто не понял. Король нагнулся, поднял с земли еще теплое сердце султана и бережно завернул его в шелковый платок.
– Человек, стоящий у власти, чувствует себя гигантом, но как часто эта власть покоится на тонкой и хрупкой, как соломинка, основе. Одно неверное движение – и ты повержен. Все мы одинаково смертны: и стоящие у власти, и подчиняющиеся ей. Об этом нельзя забывать, – Людовик обвел взглядом своих воинов.
Мах-эд-Сарат ворвался во дворец султана на рассвете и бросился искать Шеджер-Эдду, пока его воины убивали детей и жен Туран-шейха. Мать султана со спокойствием обреченного на гибель человека, не торопясь, надела на себя свои лучшие украшения и села ждать, когда убийца ее сына придет за ней. Дурные предчувствия так мучили ее, что она еще задолго до появления первых гонцов несчастья уже знала, что больше не увидит Туран-шейха. Теперь она лишь жаждала мести, но отомстить Бейбарсу она была не в силах. Во дворце стоял вой и стон – Шеджер-Эдду не желала выходить и смотреть, как гибнет династия Айюбидов, как убивают ее внуков, как обезглавливают ее невесток. Она вытащила из шкафа лучшее платье Туран-шейха, которое хранила у себя и доставала, когда ей было совсем грустно без него. Она доставала его уже вчера вечером, когда поняла, что с ее сыном что-то случилось. Теперь оно уже было готово, чтобы пережить ее, и она прокляла того, кто наденет его, чтобы праздновать победу над Туран-шейхом, и знала, что он ненадолго переживет ее и сына.
Мах-эд-Сарат, распахнув дверь, вошел в комнату. Шеджер-Эдду сидела со свертком на коленях, черные волосы с седыми прядями были аккуратно разложены по плечам.
– Это ты убил моего сына? – холодно спросила она, а внутри у нее все горело от невыплаканных слез.
– Да! – самодовольно сказал Мах-эд-Сарат. – Скажи мне, где он прячет христианку, которую забрал из дворца бея?
– Он сделал ее своей сестрой, – ответила Шеджер-Эдду. – Ты убьешь ее?
– Бейбарс велел убить всех, кто принадлежит к вашей проклятой семье. Где христианка?
– Ты не убьешь ее, – спокойно ответила Шеджер-Эдду, – я вижу, ты ищешь ее по другой причине.
Мах-эд-Сарат замахнулся и ударил ее по лицу. Сверток выпал из рук Шеджер-Эдду, она схватилась за лицо, вытирая кровь и выплевывая зубы.
– Будь ты проклят! – крикнула она, приподнявшись, и ее кровавый рот исказился от ненависти. – Я проклинаю тебя материнской любовью, пусть кровь твоих жертв отольется на тебе, пусть все их муки посетят тебя в твой последний час!
Мах-эд-Сарат, не слушая ее, заглянул в сверток.
– Это самое лучшее платье моего сына! – вскричала Шеджер-Эдду. – Он обещал мне надеть его в самый счастливый момент своей жизни.
– Я надену его вместо твоего сына, – ответил Мах-эд-Сарат, забирая сверток, – надену, когда буду ждать в покоях покорную христианку, и ты поймешь, глупая женщина, что твои проклятия напрасны.
Он замахнулся мечом и рубанул по несчастной, Шеджер-Эдду вскрикнула и осела к его ногам.
Тщетно Мах-эд-Сарат обыскал весь дворец в поисках христианской пленницы, он нашел лишь в одной из спален европейские платья. Донна Анна исчезла из дворца, и никто не мог сказать куда. Трупы женщин и детей свалили в большой костер и подожгли, чтобы, как и хотел Бейбарс, ни капли крови Айюбидов не осталось на земле.
Ей снилось, что она отрывает изумруды от ожерелья и проглатывает камушки один за другим. Большими изумрудами она давится, а маленькие легко проходят в горле. Она запивает их вином, но вместо вкуса винограда чувствует солоноватый привкус крови.
Катя проснулась, держась рукой за горло, – ужасный сон! Эти кошмары с ожерельем мучили ее постоянно, с того самого момента, как она попала на галеру. Проклятое украшение, казалось, жило собственной жизнью, преследуя своего хозяина кошмарами и питаясь его страхами. Катя перевернулась на другой бок и легла поближе к де Базену, рядом с которым чувствовала себя в безопасности. Жоффруа спал крепко, но бессознательно обнял ее за плечи. Катя улыбнулась.
