История этого противостояния началась в 1099 году, когда в Акру пришли крестоносцы, которые построили крепость из рыжего камня, множество укреплений и портовых сооружений. Этот город просуществовал более ста лет. В 1187 году крестоносцев разгромили сарацины под предводительством величайшего из полководцев Востока Саладина. Тогда погибло более двадцати тысяч рыцарей, и христиане ушли из Акры. Через четыре года Ричард Львиное Сердце окружил город, а Саладин окружил войска Ричарда, но на этот раз победили христиане, и Акра стала столицей Иерусалимского королевства. В 1251 году здесь высадился Людовик ІХ с остатками своей армии, а спустя сорок лет в 1291 году Акру захватили мамлюки, которые устроили кровавую резню среди евреев и христиан, с незапамятных времен проживавших в городе. Мамлюки разрушили все крепости крестоносцев, и долгие годы Акра была в запустении. Во время египетской кампании в 1799 году Акру осадили войска Наполеона, но император, которому сдавались один за другим страны и города, так и не смог подчинить себе Акру. Словно город сказал ему, как некогда Всемирному потопу – «до сих пор…». Наполеон отступил в Египет, а потом во Францию. После он не раз повторял: «Я бы стал императором Востока, я бы изменил весь мир, если бы мог захватить эту ветхую избушку».
Мы подошли к Акре жарким вечером июньской субботы, когда солнце уже погружалось спать в море. Последний Рыцарь обессиленно опустился под деревом в небольшой рощице, располагавшейся на холме. Отсюда был виден город, но идти до него нужно было еще часа полтора, а мой спутник потерял столько крови, был так изнеможден постоянным походом, что мне не хватило наглости требовать от него продолжить наш путь. Мы легли, ни у кого из нас не было сил разводить костер.
Последний Рыцарь Короля смотрел на спящую донну, вспоминая, какой она была прежде, и искал в ней новые черты. Но все изменения, происшедшие за эти годы, даже эта морщинка на лбу, когда она задумывалась о чем-то, нравились ему. У него возникало желание разгладить ее легким прикосновением и отогнать все тяжелые мысли от ее чела. Она по-другому смеялась, по-другому говорила, по-другому смотрела на мир, она повзрослела и многое пережила, испытания, выпавшие ей на долю, не могли не изменить ее. И он все чаще сокрушался, что не всегда мог прийти на помощь и поддержать. Он ненавидел свою маску и не раз испытывал желание открыться, хотя и понимал, что ее не может не поразить то, что она увидит. Он боялся испугать ее, потерять доверие. Да и потом, он понимал, что, открывшись ей, нарушит план, который лишь слегка учитывал его желания и стремления, план, в котором Анна играла не последнюю роль. Ради этого плана он жертвовал своей жизнью и своими желаниями, ради него он не раз жертвовал ей, доверяя ее спасение другим людям.
Донна спала так сладко и безмятежно, что Рыцарь впервые видел тени сновидений на ее бледном лице. Так спят только маленькие дети, когда, наигравшись и набегавшись, замирают где-нибудь с игрушками и внезапно засыпают. Рыцарь без риска разбудить мог гладить ее волосы и руки, рассматривая ее впервые так близко и так свободно. Впервые и в последний раз. Он поцеловал локон ее волос и поднялся.
– Прощайте, донна Анна… прощай… – у него перехватило дыхание. Он с трудом поднялся на коня и, ухватившись за бок, согнувшись от боли, погнал своего скакуна прочь.
Я проснулась на рассвете. Мир казался таким хрупким в нежных лучах рождающегося дня. По привычке я села с молитвой и стала рассматривать, как розовеют стены Акры, заветного города, к которому так долго шла. Призраки воспоминаний о кровавых пытках и казнях, разбитые рты, вырванные ногти, изуродованные тела крестоносцев, голод, болезнь – все осталось в прошлом. Я покинула Египет, я находилась в христианском королевстве. Скорее бы уже оказаться в стенах крепости, узнать судьбу моих друзей, увидеть снова всех, с кем я была в походе. Только герцога Бургундского среди них не будет… Я с тоской вздохнула. Мне его очень не хватало, все время, даже когда рядом со мной был Последний Рыцарь, я вспоминала погибшего друга. Потом повернулась и застыла от неожиданности – моего спутника не было, как не было и лошади. Не может быть! Я заправила волосы за уши, разглядывая место ночевки, как если бы потеряла сережку, а не человека. Мои руки рассеянно подтягивали бедуинский халат, и я услышала, как там что-то шуршит. Запустив руку в карман, я вытащила кусок плотного папируса, на котором было написано:
«Я еще недостоин быть рядом со своими братьями. В этом мире всему наступает свое время. Мы с вами еще встретимся. Последний Рыцарь Короля».
Я рассеянно огляделась, потом, совсем ничего не соображая, сняла с себя одежду бедуина и бросила ее на землю. Волосы мои совсем растрепались, я время от времени убирала с лица сдуваемые ветерком пряди. Я все стояла, сжимая в руке кусок папируса, и не могла понять, что же теперь делать. У меня было ощущение, что меня бросили, и одиночество овладело моей душой. Стало так тяжело, что я заплакала.
– Господи! – вдруг вырвалось у меня. – Господи! Помоги мне!
Вдруг стало страшно, словно я почувствовала, что мои беды на этом не кончаются, что меня ждут еще испытания. Как же я хотела, чтобы в тот момент кто-нибудь обнял меня за плечи и приласкал! Я устала быть одинокой, я устала быть сильной. Донна Анна или Ольга, все равно, я всего лишь слабая девушка, я не могу нести на своих плечах тот крест, что уготовили мне небеса.
И тут, словно ответ с неба, послышался звон колоколов Акры. Я обернулась и вспомнила про ожидавший меня город. Он звал, и я направилась к нему нерешительным шагом, оставляя позади себя восходящее солнце, оставляя позади все беды, идя навстречу новой жизни, которая ждала меня за этими стенами.
Настало воскресенье, и в церкви Св. Илии собрались все друзья и знакомые донны Анны Висконти. Пришли даже король и королева. Король заказал красивый молебен, с хорами и песнопениями, под которые так хорошо плакалось. Катрин Уилфрид сидела, кусая платочек, красная от слез, ее муж время от времени поглаживал ее по плечам. Николетта горячо молилась, Пакито плакал, спрятав свое лицо на руках, которые он положил перед собой на псалтырь. Многие из крестоносцев вздыхали, вспоминая, как она спасала их своей улыбкой и ласковым словом, когда заканчивались лекарства.
«Даруй ей жизнь на небесах, пусть она станет рядом с тобою, Господи, и свет твой да светит ей», – слышал Уилфрид. Повернув голову, он увидел архиепископа де Бове, с серьезным лицом осенявшего себя крестом. Вильяму показалось, что его присутствие здесь слегка неуместно, но он промолчал, переместив свой взгляд на де Сержина. Его друг грустно улыбался, потому что сейчас священник перечислял добрые дела донны Анны. Граф де ла Марш, давший слово герцогу Бургундскому беречь Анну, вытирал платком лицо. Впереди, слева от Вильяма, на коленях молился король, и его золотистые волосы, голубые глаза, его светлый облик напомнили Уилфриду образы ангелов на витражах церкви.
После молебна Людовик ІХ собрал снова совет баронов: пришло время принимать решение. Король, дождавшись, пока все сядут и умолкнут, поднялся, осенил крестом свои уста и произнес:
– Сеньоры, я благодарен всем тем, кто посоветовал мне вернуться во Францию, и воздаю также милость тем, кто советовал мне остаться. Все вы правы, каждый по-своему. Никто из нас не равнодушен к Франции и каждый переживает за оставшихся в плену братьев. Принять решение было тяжело, я так же, как и вы, колебался между долгом перед королевством и долгом перед своими людьми и братьями по вере. Но я подумал, что если я останусь, то мне вовсе не грозит утратить свое королевство, ибо у мадам королевы много людей для его защиты. И я также знаю, что сеньоры этого края говорят, что если я уеду, Иерусалимское королевство погибнет, ибо после моего отъезда никто не осмелится оставаться здесь и защищать его. И я решил, что не допущу гибели Иерусалимского королевства, которое я приехал охранять и защищать, и сейчас я остаюсь здесь. И поэтому я обращаюсь к вам, присутствующие здесь бароны и рыцари, те из вас, кто пожелает остаться здесь со мной, могут свободно обращаться ко мне, и я дам вам столько денег, что не моя будет вина, если вы не останетесь.
