Донна Анна лишь улыбнулась.
– А знаете, – оживляясь, вспомнила она, – ведь я видела вас у султана.
– Да?! – изумился де ла Марш.
– Да, вы разговаривали с ним, а я стояла за дверью, султан иногда просил меня приходить чуть раньше и ждать, когда закончатся совещания. После мы шли с ним в сад. Султан много рассказал мне, граф, даже то, как ему помогли сбежать из нашего лагеря. Я очень многое узнала и посмотрела на эту войну его глазами. Он вел ее так же благородно, как и король… если войну вообще можно назвать благородным делом.
Донна испытующе посмотрела на графа.
– Война всегда была и будет для человека событием, лишенным смысла. Даже если цели ее благородны, – сухо отозвался граф.
Дневной свет стал меркнуть, солнце наполовину ушло под воду.
Пакито подбежал к донне и поцеловал ее руку. Анна с улыбкой смотрела на мальчика. Несмотря на то, что многие в его возрасте уже считали себя юношами, Пакито оставался настоящим ребенком, непосредственным и легким в общении. Донна полюбила его еще больше после своего возращения домой. Когда Пакито увидел ее впервые, он застыл на мгновение вместе с остальными, но вперед других понял, что это не призрак, и бросился к ней с криком «мама!». Катрин рассказала донне, как горевал мальчик, потеряв надежду на встречу с ней, как молился за нее перед сном, как кутался в ее вещи. Теперь он не отходил от нее ни на шаг, почти лишая Николетту и Мари возможности поухаживать за донной. Никто кроме него не мог подавать ей шкатулку с украшениями, веера, перчатки, воду, книги, письма. Всем этим владел только Пакито. Донна с улыбкой позволяла ему шалости, потому что Пакито спасал ее от тоски и душевного одиночества, которые овладели ею сразу после того, как прошла первая радость от встречи с друзьями.
Я боялась признаться самой себе, что постоянно думаю о герцоге Бургундском, но это было так. Едва закончились мои злоключения, и я стала вспоминать наш поход, герцог явился передо мной во всем блеске своей доброты и щедрости. Его песни зазвучали в моей душе, и как же горько было осознавать, что его голос умолк навсегда.
А соврала ли я, когда сказала умирающему герцогу, что люблю его? – этот вопрос мучил меня уже давно, но я гнала его от себя. Легче было полагать, что я обманула его, чем понять, что все это время я обманывала себя. Смерть унесла от меня милого друга, только сейчас я осознала, сколько значила для меня его поддержка, забота, охрана. Добрый де ла Марш, несмотря на свое усердие, не мог дать столько тепла, сколько давал Гийом. Почему, почему я не понимала этого раньше? Почему не ценила его?
– Вы хотите рассказать королю о Вашей жизни у султана? – нарушил молчание граф де ла Марш, когда Пакито, оставив в руке у донны Анны красивую ракушку, унесся прочь.
– Да, – ответила донна. – Мне нечего скрывать, и потом, королю будет интересно узнать о Последнем Рыцаре, ведь мы не раз с ним беседовали о нем.
– Я оставлю вас, – поклонившись, сказал де ла Марш, – я должен встретить короля.
– Конечно, – рассеянно ответила Анна, находясь еще в своих воспоминаниях, – идите, граф.
Попрощавшись с ним, она подошла к Николетте, которая вышивала покров золотыми нитями, горевшими в последних лучах тающего солнца. Девушка подняла на нее печальный взгляд.
– Николетта, – донна ласково коснулась плеча девушки, – о чем ты думаешь?
– О том, что король освободил еще триста человек, донна. А фамилии Винченцо среди них нет.
– Винченцо… – Анна вздохнула, вспомнив несчастного своего оруженосца, которого целовала во дворике дворца Бейбарса. – Николетта, боюсь, что из дворца Бейбарса спаслась только я.
– Я знаю, донна Анна. В этом мире все так грустно.
– Нет, милая, нет, – прогнав собственную печаль, убирая из рук Николетты полотно и поднимая ее, говорила донна. – Эта жизнь самое прекрасное, что нам дано от Бога. Это частичка вечности, в которой мы оставляем свой след.
– Этот мир жесток, госпожа…
– Посмотри, – донна начертила носком ботинка черту на песке, набежавшая волна тут же сравняла поверхность. – След от грубости и жестокости может стереть только любовь, которая, как море, огромна и всесильна. Я видела жестокость, но любовь к друзьям и родным помогает мне забыть о ней, и я снова начинаю верить, что в человеке, помимо черных стремлений, есть добро. Ты знаешь, Николетта, тебе тоже сильно досталось в этом походе. Но я верю, ты полюбишь и найдешь свое счастье и забудешь о грубости, некогда оставившей след в твоей душе.
Девушка прижалась к донне, и та обняла ее.
– Анна! – Маргарита де Бомон помахала ей издалека. – Пойдемте, мы уже готовы.
Дети обувались, возбужденно беседуя об улове ракушек за вечер. Анна помогла Николетте собрать корзинку для вышивания и пошла вместе с ней к ожидавшим их Катрин и Маргарите.
Принц Филипп и Николя, которые уже считали себя взрослыми, делали вид, что для них сбор ракушек всего лишь забава, однако принц всю дорогу до дворца спорил с Пакито, чья ракушка красивее.
Проводив принца и Маргариту де Бомон, они свернули на свою улицу. Возле ограды их дома, где начинался сад и огород с цветником, стояли два рыцаря. Один из них, без сомнения, был Вильям Уилфрид, одетый в гербовые одежды, которые ему теперь так шли, а его спутник, одетый очень скромно, был худ, и Вильям то и дело похлопывал его по плечу, чтобы приободрить.
Донна Анна всматривалась издалека в лицо гостя, пытаясь узнать его, когда позади нее послышался крик Николетты и падение ее корзинки для вышивания. Нитки и клубочки, бисер и жемчуга разлетелись по улице. Анна повернулась, когда Николетта уже бежала мимо нее к дому, и едва только рыцарь заметил приближающуюся девушку, он бросился к ней навстречу. Они встретились посередине улицы и принялись обниматься, целоваться, словно вокруг них не было никого. Не оставалось никаких сомнений – то был Винченцо Доре.
Николетта плакала, выкрикивая его имя, словно провозглашая его отныне живым, Винченцо прижимал ее к себе, целовал ее руки, волосы, голову. Они, словно два безумца, гладили лица друг друга, чтобы убедиться, что не ошиблись. Наконец Винченцо увидел донну, которая подходила ближе, пока дети подбирали рассыпанные Николеттой жемчужины. Винченцо отпустил Николетту, и она отступила. Приблизившись к донне, заливаясь слезами, он опустился на колени и поклонился ей в ноги, поцеловав ее подол. Донна тоже плакала.
– Винченцо! Как же я рада видеть тебя живым! – произнесла она, протягивая ему руки, чтобы поднять. Винченцо принялся целовать ей руки.
– Донна Анна, отныне я ваш раб, ваш слуга. Вы спасли мне жизнь, вы спасли Николетту, вы спасли нас…
– Довольно, юноша, довольно, – добродушно прогудел Вильям, поднимая Винченцо, – вы уже довели до слез двух дам, дайте всем время прийти в себя.
Винченцо кормили по очереди, каждый пытался заставить его съесть что-нибудь еще. Потом им с Вильямом нагрели чан горячей воды, и из ванной комнаты долго слышался смех мужчин и плеск воды. Дамы сидели в гостиной и прятали улыбки, прислушиваясь к разговорам Винченцо и Вильяма.
