– Никогда не прощу себе, что не взяла его с собой, – прошептала она, глядя на серое лицо Пакито. Смуглый мальчишка был словно измазан в золе, его черные загнутые ресницы изредка подергивались, будто он видел тревожный сон. Мари тихонько поскуливала, свернувшись клубочком на тюфяке, а отец Джакомо шумно дышал, словно хотел все время набрать в легкие побольше воздуха.
Анна не смогла привести в сознание Пакито, священник тоже не подавал иных признаков жизни кроме шумного дыхания. Начать донна решила с девочки. Ей промыли желудок, и Анна приготовила настой из успокаивающих трав. Катрин и Маргарита де Бомон помогали ей, работая в соседней палатке, Николетта сушила хлебцы, чтобы накормить больных, которые несколько дней ничего не ели.
Пакито удалось привести в себя к вечеру, Анна, закончив обход, уже не отходила от него, стараясь хоть как-то помочь мальчику. Едва он увидел ее, на его лице появился румянец, и Анна даже заплакала от счастья и долго просила у него прощения за то, что не взяла с собой. Мальчик вскоре снова погрузился в беспокойный сон.
Анна всю ночь продежурила с больными. К утру стало понятно, что многие не смогут выжить. До приезда донны от отравления уже скончалось восемь человек, поэтому все были готовы к тому, что наутро многие из больных не очнутся. Донна Анна сидела возле Пакито, согревая его холодные руки, в тишине палатки было слышно только шумное дыхание отца Джакомо. Он дышал с натугой, глубоко, при выдохе у него приоткрывались губы. Анна чуть раскачивалась в тон этому дыханию, борясь с усталостью. Внезапно отец Джакомо выдохнул по-особенному глубоко и долго, словно сдувая весь воздух в теле. И Анна больше не слышала вдохов. Она поднялась, в темноте подошла к ложу старика и прислушалась – было тихо. Она приложила ухо к его груди – сердце молчало.
– Отец Джакомо, – прошептала она скорее самой себе, чем ему, понимая, что он ее не слышит. Анна поцеловала его в лоб и вышла, чтобы позвать Маргариту, дежурившую в соседнем шатре. Тело священника вынесли на улицу, рыцари, сторожившие лагерь, принялись сколачивать ему гроб.
Под зловещее постукивание топора Анна вернулась к Пакито и прилегла рядом с ним, прижав его к себе, пытаясь согреть его всем телом, потому что мальчишку бил озноб. Донна не плакала по священнику, хотя очень этого хотела. Она боялась сейчас за Пакито и все свои силы и молитвы устремила за испанца к небу, обещая все, что угодно, давая обеты, чтобы мальчик выжил.
На следующий день Пакито не очнулся, мальчик все еще был без сознания, хуже стало и Мари. Анна металась между детьми, оставив всех остальных больных на попечении Катрин. В той палатке скончалась одна женщина и маленький ребенок, рыцари почти поправились, потому что были сильнее и выносливее. Под вечер Анна держала Пакито в своих руках, читая молитвы одну за другой, поправляя черные кудри ребенка, спадающие на белый лоб. Он был холоден, как ледышка, дыхание было прерывистым и шумным. Мари постоянно рвало, с ней сидела Маргарита де Бомон. В четыре часа утра Анна задремала с Пакито на руках. В шесть часов утра Маргарита разбудила донну, и Анна, увидев, что Маргарита плачет, посмотрела на Пакито. Тот крепко спал в ее объятьях, лицу вернулся прежний цвет. Донна счастливо улыбнулась Маргарите, но та покачала головой:
– Ах, донна Анна, Мари скончалась…
Отца Джакомо, Мари и еще троих человек похоронили на новом кладбище Цезареи, донна Анна шла вслед за гробами, ведя за руку Пакито. Ей было страшно представить, что бы она испытала, если бы мальчик тоже умер, и она так сильно сжимала его кисть, что мальчик жмурился от боли, но ничего ей не говорил.
Хоронил больных архиепископ де Бове, его голос звучал над могилами, такой звонкий и глубокий, что донна заслушалась и с трудом стряхнула с себя наваждение. На кладбище туман стелился низко над землей, было прохладно. Анна оглянулась: их лагерь уже разобрали, и все было готово к отъезду. В Цезарее по велению короля должен был остаться Жоффруа де Сержин, но де Базен уговорил его уступить ему пост и сразу после похорон, донна подошла к нему попрощаться.
– Так ты и не стал моим оруженосцем, Франсиско, – обратился де Базен к Пакито, державшему на руках кота. Блондин и черноволосый испанец посмотрели друг на друга, один голубовато-серыми, другой яркими черными очами. – Береги донну Анну.
– Сир, это смысл моего бытия, – скромно ответил испанец, с трудом выговаривая мягкое французское «р» вместо раскатистого испанского. Немного помешкав, Пакито отдал мурлыкающего Синтаксиса де Базену. Лицо рыцаря на мгновение прояснилось, он ласково провел по кудрям Пакито и поблагодарил.
– Передайте мои пожелания всего наилучшего вашим друзьям, – сказал де Базен, поднимая свой взор на Анну.
– Вы не хотите прощаться с ними? – спросила Анна, которой уже была известна история Катрин и де Базена.
– Мне нужно идти. Вам, донна Анна, я обязан своей жизнью, я останусь вашим преданным слугой до конца дней своих. Я рад, что сир де Сержин уступил мне свой пост, так я чувствую себя при деле. Для меня нет смысла возвращаться сейчас во Францию.
«Тебе не должно быть больно при виде счастливой Кати, – подумала я, – ведь ты сам виноват, что потерял ее».
– Глядя на вас, де Базен, я вижу, что мои силы были потрачены не напрасно, но все же я считаю, что своим спасением вы обязаны не мне.
– Эта дама, донна Анна, навсегда останется в моем сердце, – ответил де Базен, поднося руку к груди и кланяясь Анне.
– Вы тоже не раз вставали на мою сторону, когда многие отворачивались. Вы помогли мне защитить пленного султана, всегда мне помогали и, когда против меня ополчилась церковь, вместе с герцогом и графом встали на мою защиту.
– Да, я с радостью согласился помочь герцогу, но у нас тогда ничего не вышло, на нас, похоже, донесли, – де Базен застенчиво пригладил волосы на голове, глядя на меня. – Донна, мы не раскаивались ни на минуту вдвоем с герцогом, попав тогда в темницу. Ведь мы поступили так, как нам велели наши сердца.
Что-то в его словах обеспокоило меня, но я не знала что. Возможно, это было предчувствие того, что я прощаюсь с ним навсегда, а может, просто тоска, которая одолевала меня при прощании с теми, с кем я перенесла столько приключений и бед.
Мы прибыли в Акру как раз к отплытию, когда все уже собрались на пристани. Сразу же с лошадей наши вещи погрузили на «Модену», и все зашли на корабль. Пакито и Николя отправились тут же мешать матросам распускать паруса, Николетта начала хлопотать об устройстве кают, Катя и Вадик вполголоса болтали, держась за канаты, потому что корабль слегка покачивало на волнах.
– Четыре года в Средневековье, три с половиной из них на Востоке… ты вообще можешь в такое поверить?
– Неа, – задумчиво протянула Катя, глядя, как волны бьются о деревянный бок судна. – Так много всего произошло, что мне кажется, мы провели здесь лет десять, не меньше.
– А где донна? – спросил Вадик у Винченцо Доре.
– Она на корме, рыцарь, – тихо ответил оруженосец.
