Когда флот подплывал к острову Пантелариа, королева попросила короля послать вперед кого-нибудь набрать фруктов для детей. Король выслал вперед три галеры, отдав им приказ быть наготове вернуться, когда «Монжуа» будет проходить мимо острова. Но когда корабль короля проплывал мимо острова, галеры не вернулись. Матросы перепугались, решив, что галеры захватили сарацины, и хотели идти дальше, но король отказался следовать их совету.
– Я не оставлю своих людей в руках сарацин, не совершив все возможное, чтобы освободить их, и я приказываю вам повернуть паруса и напасть на остров.
Королева, услышав это, с горечью воскликнула:
– Увы! Это все из-за меня!
Корабли повернули, и тут стали видны галеры, отходящие от острова. Когда они подошли к королевскому кораблю, Людовик спросил моряков о причине их задержки. Оказалось, что виной всему были шестеро сыновей парижских горожан, которые объедались фруктами в садах, и их невозможно было заставить вернуться обратно на борт.
Король очень рассердился и приказал посадить виновных в шлюпку. Юноши умоляли его не делать этого, они раскаивались в своем проступке и не хотели быть опозоренными, ведь подобным образом возили только воров и убийц. Королева и бароны упрашивали короля простить их, но он не захотел смягчить наказания. Виновных посадили в шлюпку, и они пребывали там до конца путешествия, живя в постоянной опасности, потому что волны накрывали их с головой, и приходилось все время держаться за шлюпку, чтобы ветер не унес их. Но наказание было справедливым, потому что их обжорство нанесло флоту ущерб – из-за того, что пришлось возвращаться к острову, продолжительность пути увеличилась на несколько дней.
На следующий день несчастье случилось на «Модене». Кузина Маргариты де Бомон, пребывавшая не в себе с тех пор, как в плену погиб ее муж, выбросилась за борт. Ее годовалый сын был в это время на руках у Маргариты в каюте, но мальчик вдруг заплакал, и Маргарита заподозрила неладное. А когда раздались крики моряков и в комнату ворвался Жан, Маргарита выбежала вслед за ним и успела увидеть лишь белую манишку погружающейся в пучину женщины. Спасти ее не успели, и ребенок оказался в попечении четы де Бомон. Жан признался Вильяму Уилфриду, что совершенно не представляет, как они теперь будут жить – во Франции их ждали собственные дети, мать и сестра Маргариты, дела были запущены, а они и так были небогаты. Но все же Жан не унывал.
– Все в этом мире происходит не случайно, – заметил он, глядя вместе с Вильямом, как проплывают по небу облака. – Раз так случилось, значит, Господь того пожелал.
Вадик в тот момент подумал, что, напротив, многое в этой жизни происходит случайно. Ведь даже в прошлое он попал по чистой случайности. Случай играет с нами в игры, понятные лишь ему одному, и правит этим миром наравне с судьбой.
На следующей неделе, в субботу, показались берега Прованса близ Иерского моста, принадлежавшие брату короля. Ликовали все, даже шестеро наказанных обжор, которые размахивали шапками, сидя в шлюпке. Король разрешил высадиться на берег, хотя предпочитал высадиться в Эг-Морте, на своей земле. Все очень обрадовались, оказавшись на твердой земле, многие рыцари припадали к ней и целовали родные берега.
Вместе с королем, королевой и принцами, пока все остальные располагались на берегу, донна Анна и ее друзья поднялись к замку Иер, чтобы там дождаться лошадей, на которых они поедут во Францию.
Чтобы немного привыкнуть к суше после нескольких недель плавания, мы решили пройтись по прилегающим к замку полям. Пакито и Филипп гордо восседали на конях, которых им выдал хозяин замка, Николя и Винченцо с Николеттой предпочли, как и все остальные, пешую прогулку. Катрин Уилфрид и донна Анна смеялись, собирая букеты полевых цветов, жадно узнавая знакомые запахи, цветы, деревья, и глаза их радовались сочной зелени Европы, по которой они успели стосковаться за годы жизни в походе. Гуляющих было много, рыцари впервые оставили в замке свое оружие и шли налегке, помогая дамам преодолевать канавы и рытвины дорог.
К донне Анне приблизился архиепископ де Бове. Она заметила его и повернулась, готовая отразить любые нападки и атаки своего врага. Архиепископ дружелюбно улыбнулся ей, но в глазах донны не отразилось доверия к его улыбке.
– Что вам угодно? – холодно спросила она.
– Успокойтесь, мадам, я не собираюсь нападать на вас, – примирительно показывая ей ладони, ответил архиепископ. – Знаю, что после всего, что произошло в лагере, вы не доверяете мне, но я уверяю вас, я осознал свою ошибку и более не испытываю к вам неприязни.
– Не понимаю, почему вы так ненавидите меня, – сказала она, тряхнув головой, и ее коса, перевитая золотыми лентами, словно блестящая змея, шевельнулась у нее на спине.
– Я считал, что вы представляете опасность для лагеря. Но я больше не ненавижу вас.
– Тогда, в Цезарее, когда вы были у нас на празднике, вы угрожали мне, – упрямо сказала донна.
– Я лишь хотел предупредить вас об опасностях. Они подстерегают нас повсюду. Это не было угрозой.
– А сейчас – зачем вы подошли ко мне?
– Я лишь хотел узнать, донна Анна, куда вы направитесь после того, как мы прибудем во Францию?
– Во владения, что оставил мне в наследство герцог Бургундский.
– Вы ведь не вернетесь во двор короля? – осторожно спросил архиепископ.
– Я не знаю, – пожала плечами донна Анна.
Архиепископ смотрел на ее юное лицо и поражался: она пережила столько бед и осталась все такой же сильной и красивой, как и тогда на Кипре, когда она ворвалась в залу из толпы, чтобы смутить пребывавшего в трауре дона Висконти. Нет, тогда она была даже более уязвимой и слабой, чем теперь.
– Вам всегда сопутствует удача, донна? – вдруг спросил ее архиепископ. Светлые глаза донны встретились с испытующим взглядом де Бове, и она опустила их, на ее лице отразилась грусть.
– Пока со мной мои друзья, архиепископ, мне не страшны мои враги.
– У вас много врагов, донна. Будет лучше, если вы не вернетесь во двор короля, – с этими словами архиепископ де Бове развернулся и пошел прочь.
– Я его задушу собственными руками, – рычал Вильям Уилфрид, пока Анна рассказывала о своем разговоре с архиепископом. Катрин успокаивающе положила руку на плечо супруга.
– По крайней мере, пока мы будем в вотчине герцога, нам нечего остерегаться происков архиепископа. А там будет видно, может, он сам куда-нибудь уедет.
Вскоре лошади были доставлены к замку в достаточном количестве, чтобы начать путь во Францию. Мы вышли ранним утром и двигались по шесть, по восемь всадников в ширину, и наша кавалькада тянулась по полям Прованса, словно длинная, извивающаяся змея, которая медленно ползет прочь от серого замка, чьи флаги машут нам вслед, исчезая за холмом.
Свежий морской воздух, сильными порывами налетавший на караван, ласкал волосы женщин, трепал плащи мужчин, шаловливо шевелил локоны ребятишек. Они уходили от моря, море прощалось с крестоносцами. Оно провожало их в Египет, встречало их из плена пустыни и вот теперь прощалось надолго, отпуская их в объятия Франции.
