Когда Август и Герцог ушли, я, допивая молоко, спрашивала у друзей, кто может быть на самом деле моим тайным врагом. Де ла Марш, несмотря на то, что я его весь вечер убеждала, что не верю Рыцарю, утром не пришел к нам под предлогом, что готовится к битве. Про ночное рандеву с Последним Рыцарем Короля я не стала упоминать, потому что одно воспоминание о его объятьях бросало меня в жар. Он мог убить, но снова этого не сделал. Значит, мой враг – это не он. Оставался только один человек, у которого были основания желать мне гибели.
– Мне кажется, разгадка у тебя под носом, Оля, – сказал наконец Вадик. – Раз кто-то хочет убить тебя, и ты не знаешь за что, значит, ты не обращала внимания на нечто важное, возможно, ты поставила себя в опасность неосторожным словом или поступком, хотя ничего этим не хотела показать. Возможно, ты знаешь что-то, но не придаешь этому такого значения, как тот, кто пытается заставить тебя замолчать, опасаясь, что ты однажды что-то поймешь или вспомнишь?
Самое страшное, думала я, не вдаваясь особо в болтовню Вадика, что я знаю, кто мой настоящий враг. Но открыто об этом заявить и предотвратить поединок между Рыцарем и графом я не могла. Все бы подумали, что я пытаюсь отомстить де Бове за то, что он устроил в походе, чуть было не отправив меня на костер. Я могла сказать об этом только Вадику и Кате. Но как раскрыть архиепископа, как заставить заплатить за смерть Пакито и Николя, я не знала. Катя попросила меня вспомнить все, что я знаю о де Бове, что могло бы заставить его желать мне смерти, опасаться моего пребывания при дворе короля, ведь одной неприязнью здесь дело обойтись не могло.
Но сколько мы ни обсуждали де Бове, вспомнить ничего из ряда вон я не могла. Вадик и вовсе не участвовал в дискуссии, задумчиво сидя со своим мечом на коленях. Наконец вернулись дяди донны, и мы отправились к церкви Сен-Жермен, второму по значимости собору Венсена, возле которого была площадь, посыпанная песком и мелким камушком.
У церкви были широкие, высокие ступени, на которых, как на трибуне, разместился король и его придворные. Сидели только король, королева и братья короля, все прочие стояли по обеим сторонам от их кресел. Была здесь и донна Анна, и пришедшие с ней друзья, они встали рядом, стойко выдерживая любопытные взгляды публики. Остальные зрители заполнили площадь, оцепив ее кольцом и оставив довольно места для сражения. Людовик не пожелал устраивать полноценного рыцарского турнира, поскольку считал, что это зрелище станет для людей лишь представлением и будет развлекать их, тогда как причина боя была трагичной. Король распорядился о том, что противники будут драться только на мечах.
Граф де ла Марш в железных доспехах расхаживал взад и вперед по площади в ожидании соперника. Он был уверен, что тот не появится. Остальные тоже напряженно следили за временем. Стрелка часов приближалась к двенадцати, и в сердце донны Анны уже начала появляться надежда, что Рыцарь не придет, когда ряды зрителей раздвинулись, и высокий человек в шлеме и легкой кожаной жилетке вышел на площадку. Король тяжело вздохнул.
Поднявшись, Людовик еще раз предложил соперникам примириться и отменить бой, решить все на суде, но они тут же отказались. Тогда король велел начинать сражение.
Послышался лязг вынимаемых из ножен мечей. Я так привыкла к этому звуку во время похода, но теперь он резал слух, причиняя боль. Я очень переживала за де ла Марша – Рыцарь был сильным и молодым, ему граф мог противопоставить лишь опыт и мастерство. Но ровно такое же волнение (или даже волнение большее, чем я желала признать) вызывал у меня и Рыцарь. Я не желала ему гибели, я хотела лишь, чтобы они остались в живых оба. Но, увы, по законам поединка, которые они сами оговорили, это было невозможно. Один из них должен был погибнуть. Все, затаив дыхание, следили за борьбой двух сильнейших противников, а я украдкой изучала манеру боя Последнего Рыцаря Короля, отмечая про себя его ловкость и красоту движений: он будто танцевал, а не дрался.
В этом незнакомце на миг оказались сосредоточены все мои страхи и надежды. Я уже не знала, что и думать о нем, я хотела верить в победу моего несправедливо обвиненного друга, но сердце болезненно сжималось всякий раз, как тяжелый грозный меч поднимался над головой Последнего Рыцаря. Один раз граф де ла Марш чуть не разрубил его пополам, и когда Рыцарь упал, я, вскрикнув, схватилась за сердце. Оно билось так бешено, словно страшно боялось потерять того, кого так мало знало.
Тяжелые редкие удары, раздававшиеся на площадке для боя, казалось, ранили меня каждый раз. Я то болела за графа де ла Марша, то за Последнего Рыцаря, и начала понимать, что не хочу, чтобы хоть кто-то из них погиб. Граф де ла Марш яростно нападал на Рыцаря, размахивая своим мечом, наводившим ужас на сарацин и египтян, а Рыцарь всякий раз встречал его удар своим простым щитом. Грохот стоял ужасный, король закрыл лицо рукой, видимо, тоже стараясь не переживать ни за кого и не желая видеть развязку этой битвы, он молился, его губы двигались беззвучно. У меня от волнения пересохло в горле, дрожали ноги, и я искусала губы от нервного напряжения.
Они были равны в своем стремлении победить и быть оправданными. Последний Рыцарь ловко уклонялся и редко нападал, ярость же де ла Марша заставляла его бросаться в атаку. Сердце донны Анны сжалось: она поняла, что Последний Рыцарь прибегнул к хитрости и решил истощить силы де ла Марша, позволив ему всласть намахаться тяжелым мечом. Граф все реже и с большим усилием поднимал меч, зато Рыцарь решил перейти, наконец, в атаку. И в одно мгновение нападающий и уклоняющийся поменялись ролями, и уже граф стал защищаться от редких, но очень коварных ударов Рыцаря. Благодаря тому, что Рыцарь отказался от железных доспехов и остался в кожаном жилете, ему было легче двигаться, чем отяжеленному железной туникой де ла Маршу. Не вынеся нервного напряжения, донна Анна оперлась на руку Вильяма Уилфрида, стоящего рядом с ней со своей женой. Вильям заботливо поддержал ее, пока слуги по приказу короля, заметившего, что донне стало плохо, не принесли ей кресло. Донна Анна благодарно посмотрела на короля и увидела в его глазах то же отчаяние, что чувствовала сама. Кто бы ни победил в этой жестокой битве, он и она будут сожалеть о погибшем.
Донна Анна почувствовала, что Катрин и Вильям встали по обе стороны от ее кресла и взялись за его спинку, словно говоря ей: «Мы рядом». Ощутив их поддержку, она осмелилась вновь посмотреть на площадку и окинула взглядом всех зрителей. Рыцари и воины стояли безмолвно и не двигаясь, наблюдая за битвой, дамы разделились на две части – тех, кто внешне был столь же невозмутим, как рыцари, и тех, кто переживал за кого-то одного из воинов. Шуты, поначалу тоже затеявшие шуточную драку на ступенях лестницы, теперь бросили свою игру и смотрели с интересом за напряженной борьбой. Те, кто сидел и стоял на возвышении, переживали и волновались, но пытались скрыть это так же, как и рыцари вокруг.
Донна Анна шептала молитвы одну за другой, не останавливаясь и не отрываясь от боя. Она понимала, что положение безвыходное, и она потеряет сейчас либо друга, либо таинственного спасителя, так часто отводившего от нее тень Смерти.
Де ла Марш и Последний Рыцарь бились из последних сил. Оба были измотаны борьбой, продолжавшейся уже около получаса. Песок, поднятый ими от земли, создавал вокруг них золотистую ауру, им было жарко, но они не хотели уступать. И тут Рыцарь, ударив по плечу де ла Марша, угодил под доспех, и меч скользнул по плоти. Вздох пронесся по рядам, донна вскочила, с тревогой вглядываясь в два силуэта, стоящих друг напротив друга. По плечу де ла Марша заструилась кровь. Это ранение разожгло в нем ярость, и он в свою очередь с большей силой стал нападать на Рыцаря и вскоре полоснул тому по бедру. Рыцарь упал на колено от боли, и де ла Марш замахнулся, чтобы убить его.
