– Вчера Герцог наконец раскрыл мне все свои планы, – говорила я Кате во время прогулки по полям под охраной Вадика и Августа, которые шли позади нас, болтая о рыцарских турнирах. – Мало того, что Висконти должен признаться в убийстве донны Анны и Клементины и раскрыть нам место их захоронения, так я еще должна развестись, забрав таким образом все, чем донна владела отдельно от мужа. Мне все время кажется, что именно это и волнует Герцога – деньги, хотя, наверно, нехорошо так о нем думать. И еще есть темная история с ожерельем.
– Что за история? – заинтересовалась Катя. И я рассказала ей все, что знала.
Один из родоначальников клана д'Эсте был путешественником и купцом. В то время как один из его братьев, Обер, воевал с германскими графами и упрочнял позиции на землях Веронской области, он путешествовал по странам и торговал, увеличивая богатство семьи. Однажды он купил у одного ювелира на Востоке 204 великолепных изумруда разной величины и формы. Отдельные камни достигали величины спелой сливы, а другие были больше похожи на капельки росы. В другом городе он заказал сделать из этих камней ожерелье, соединив камни между собой тончайшей золотой нитью, и сотворил украшение, не имеющее аналогов в мире. Купец д'Эсте якобы сам нарисовал ювелиру будущее ожерелье, которое приснилось ему накануне ночью. Когда д'Эсте вернулся из путешествия, он подарил ожерелье своей невесте, но жена Обера позавидовала красивому украшению и вознамерилась сжить со свету свою новую родственницу. Эта история закончилась трагически: братья поссорились, купец вскоре умер от лихорадки, которой заболел еще будучи на Востоке, жена его умерла при родах. Так украшение перешло в руки жены Обера вместе с ребенком. Но она его никогда не надевала – раскаявшись в зависти и в том, что желала гибели женщине, она убрала ожерелье и больше не доставала. Впоследствии оно передавалось по наследству старшей дочери в семье и попало к донне Анне. Она его тоже не носила и всегда хотела избавиться от ненужного украшения.
– Дальше следы сокровища теряются, но это целое состояние: если муж донны не вернет его законному владетелю из фамилии д'Эсте, Герцог вряд ли вернет нас в Москву. По крайней мере, он дал мне это понять.
– Какие печальные истории связаны с этой семьей, такое ощущение, что им всегда не везло, – грустно сказала Катя. Она в последнее время стала впадать в меланхолию, подолгу размышляла о чем-то, скучала и грустила. Прежде радовавшие ее уроки французского и латыни, прелесть практики в устаревших формах языка, придававших привычному «франсэ» очарование Средневековья, уже не увлекали. Герцог замечал это и старался сделать Кате что-нибудь приятное, словно пытаясь извиниться за то, что ей пришлось застрять в этом безумном времени.
Несмотря на хорошее отношение к нам Герцога, я понимала, что он добр, пока мы играем по его правилам. И чем больше я думала обо всей этой истории с донной Анной, тем больше в ней сомневалась. Очень нехорошее, мерзкое подозрение проклюнулось в душе и мгновенно расползлось по ней ядовитым плющом. Действительно ли он взял нас сюда, чтобы вывести на чистую воду Висконти? Или же исключительно для того, чтобы завладеть имуществом донны? И может ли так быть, что вовсе не Висконти – убийца? Ведь он совсем не походил на человека, который убил жену. Да, он был потрясен сначала ее воскрешением, потом взбешен, что ему подсовывают жалкую копию донны, чтобы лишить наследства. Но это вовсе не доказывает его вину. Что если меня использует настоящий преступник? В самом деле…
Предположим, что Анна как-то перешла дорогу своему дяде, и он ее убил. А теперь ему понадобился двойник донны, чтобы завладеть ее имуществом. И Август мог быть с ним заодно. Ведь что-то они обсуждают время от времени вполголоса. Думать об этом было мучительно, но я понимала, что даже если это все правда, выхода у меня нет. Только во власти Герцога вернуть нас назад. И кем бы он ни был, придется играть по его правилам. Плющ сомнений травил душу, но друзьям я и словом не обмолвилась, ведь это бесполезно. Мы же всего лишь марионетки в его театре. Оставалось только подчиняться. Леска дергалась, и донна Анна улыбалась. Леска дергалась, и донна Анна плакала. А внутри, съежившись от страха, тоски по дому, усталости от ежедневного притворства, жила Ольга.
Два дня спустя после своего неудачного явления Висконти я возвращалась с Катей из церкви, расположенной неподалеку от дома. Мы спустились с каменных ступеней храма и шли, взяв друг друга под руки. Катя в тот день была одета в изумрудное платье с золотистой вышивкой, а на мне было белое платье с черным орнаментом, красивое и очень тяжелое. Мы собирались вскоре поехать во дворец на разбор нашего дела с Висконти. Этот безумец потребовал суда, чтобы разобраться, его я жена или нет. Герцог велел нам выглядеть на все сто, чтобы ни у кого не закралось даже тени сомнения, что я не донна Анна. Вместо привычной строгой и простой накидки Николетта выбрала полупрозрачную легкую накидку и закрепила ее на голове обручем. Мы обсуждали предстоящее событие и ужасно нервничали, поскольку подозревали, что Николо не позволит просто так воскреснуть своей жене: наверняка он готовил мне очередное испытание.
Мы шли по мощеной камнем мостовой, пересекая площадь между церковью и домом, как вдруг увидели, что к нам приближается высокий человек с развевающимися от быстрой ходьбы волосами, темными, но с блеском седины. Веки его глаз были опущены, из-за этого взгляд казался печально-ироничным, длинный тонкий нос с чуть заметной горбинкой выдавался на овальном лице с широким подбородком. Вся его внешность была полна благородства и львиной важности, «добродушный властитель», вдруг подумалось мне. Он шел явно к нам навстречу, и я запаниковала: вот она, еще одна попытка дона Висконти раскрыть меня! Я стала оглядываться вокруг в поисках подходящего пути для побега. Встречаться с этим человеком очень не хотелось. Плавно повернув в сторону, мы с Катей с ледяными лицами поспешили прочь. Он заметил это и окликнул меня:
– Сеньора Висконти, подождите!
Обреченно вздохнув, я остановилась. Теперь убежать было невозможно. Он нагнал нас и остановился передо мной. Собравшись с силами, я подняла взгляд от его коричневых сапог до перевязанной ремнем котты (верхней рубахи, доходящей до щиколоток), потом до богато расшитого воротника и наконец заглянула в его печальные глаза.
Он поклонился мне учтиво, я сухо ответила на поклон, пытаясь всем видом показать, что он меня задерживает.
– Узнаете ли вы меня, донна Анна? – прозвучал его глубокий, приятный голос.
У меня пересохло во рту, язык прилип к небу. Я опустила вновь глаза, чтобы он не прочел в них светящуюся неоновыми огнями мысль: «Я вас в первый раз вижу!»
– Сударь, я очень тороплюсь. Поверьте, вы нашли неподходящий момент, чтобы вести беседу.
– Я заходил на днях, но вы не захотели меня принять. Я хотел поговорить с вами до этого суда. Но вижу, что вы, как и прежде, не желаете говорить со мной.
«Вы правы, – хотела сказать я, – я не желаю вас видеть». Но я не смогла его так обидеть. Я вспомнила того посетителя, что приходил говорить со Анной о сестре, и, внимательно посмотрев на незнакомца, решила, что это был он.
