– Вас зовут, – сказала Анна, она слышала, как не раз кричали герцогу, и понимала, что он не уходит из-за нее. – Благодарю вас за доверие, я ни в коем случае не изменила мнения о де ла Марше. Идите, мой друг, и прошу вас, присмотрите за сиром Уилфридом: мне кажется, он слишком увлечен своей ролью главнокомандующего.
Когда герцог ушел, Анна оглянулась вокруг и заметила Катрин с ребенком на руках, шагающую по лагерю.
– Стоит тебя оставить на несколько минут, а у тебя уже ребенок! – смеясь, заметила донна, подходя к подруге. – Это же принц Филипп! – воскликнула она, посмотрев внимательнее на мальчика. – Где ты его нашла?
– Не я его нашла, а он меня! – гордо заявила Катрин. – Я – его пленница!
Вместе две женщины подошли к королеве, ведя мальчика за руки между собой. Королева Маргарита, увидев сына, засмеялась:
– Вы что же, Филипп, не можете идти самостоятельно? Почему эти две дамы ведут вас за руки?
Две дамы преклонили колена перед королевой, а мальчик, положив руки им на плечи, с гордостью сказал:
– Это мои пленницы, матушка.
– Этот смельчак, Ваше Величество, смог отвоевать меня у своего старшего брата, – сказала одна из дам, смеясь. – Мы теперь уповаем только на вашу милость.
– Я вас отпускаю, – прижимая сына к себе, ответила королева. Ее взгляд переходил с одной дамы на другую, впервые она видела их так близко перед собой и находила спокойными и полными достоинства и благородства, вовсе не такими, как ей описывал их архиепископ де Бове. – Но, – задержав хотевших было уйти дам, добавила она, – мы с вами ведь совсем незнакомы, донна Анна, мадам Катрин… Мне было бы приятно впредь видеть вас рядом с собой, не чуждайтесь нашей компании.
Глава 3
В три часа пополудни король и его войско перешли по деревянному мосту из лодок, который сарацины, в спешке бежавшие из города, забыли сжечь, через Нил и вошли в покинутый город. На узких улочках, причудливо изгибающихся и непредсказуемых, валялись тела убитых рабов и пленников, которым не удалось убежать от меча сарацин. Кровавые лужи, затекшие в углубления на неровной каменной мостовой, уже высохли, и кругом летали мухи, своим жужжанием воспевая смерть. Молчание в городе было неестественным и напряженным, рыцари шли с мечами наготове и знали, что за решетками маленьких окошек за ними из-за занавесок наблюдают тысячи глаз. Там, в домах, прятались женщины, дети, мирные жители Дамьетты и – кто знает? – возможно, враги.
Король двигался впереди, так же медленно, как и другие, но в его глазах блестела не осторожность, а любопытство – он во всем полагался на волю Бога, поэтому относился к противнику спокойно, понимая, что если Господь решит, что Людовику нужно погибнуть, он погибнет, даже если будет очень осторожен. Они проверили основные военные гарнизоны и башни, осмотрели разрушенную стену, горящие постройки. Отдельные отряды принялись за тушение огня.
Из домов по одному стали появляться люди. Король велел своим рыцарям воздержаться от грабежей и разбоев и не трогать никого из мирных жителей города. Теперь он не сомневался: сарацины бежали из города, бежали в страхе. Это не было ни уловкой, ни ловушкой.
Пока рыцари тушили горящие постройки и обследовали оставшиеся здания, король вызвал из лагеря епископов и прелатов и отправился сразу в самую большую мечеть города, которая в 1219 году была переделана в церковь королем Иоанном и посвящена Пресвятой Деве, а потом, с возвращением мусульман, вновь стала мечетью. Теперь из нее во второй раз сделали церковь Божьей Матери. Все пилигримы вслед за епископами отправились совершать благодарственное молебствие в большую мечеть, капелланы и легаты, удалив из нее испуганных жителей, пропели торжественными голосами «Те Deum». Гимны христиан мощной волной поднимались над мечетью и дрожали в воздухе. То был момент торжества их веры.
Пока король и его армия обходили город, на одной из башен, возвышавшейся над городом, стоял человек. Он был одет как европеец, как рыцарь, но на его голове лежала бедуинская шаль. Его лицо было скрыто под плотной кожаной маской так, что открытыми оказывались только подбородок и рот. Он улыбался, глядя, как крестоносцы наводняют город пестрой толпой. В глазах, скрытых в узких прорезях маски, полоскалось желтое пламя пожарищ.
– Но как можно было оставлять нас только с двумя отрядами? – возмущенно говорила Катя, торопливо шагая возле Вадика и меня. – Вы понимаете, что сарацины могут просто обмануть короля, заманить в ловушку в городе? А что если это история с Троянским конем?
– Я же сказал тебе, – терпеливо повторил Вадик в четвертый раз, – что пять минут назад они прислали за епископами, чтобы те отслужили молебен в честь взятия Дамьетты. Город пуст и абсолютно безопасен, они его проверили. Никаких ловушек и уж тем более деревянных коней, напичканных воинами. Сарацины ушли, их там нет!
– А если они нападут на нас, пока король будет молиться в городе? – не унималась Катя. – Может, они обманули его? Не зря же они не сожгли мост!
– Они про него забыли. Сарацин больше нет, они отступили. А у нас теперь будет целый город. Сейчас бывшие рабы помогут кораблям бросить якоря в более удобных бухтах, и мы тоже отправимся в Дамьетту.
– А как же раненые? – я остановилась, задержав рукой Катю и Вадика. – Мы не можем оставить здесь де ла Марша.
– Никто никого не оставит. Рыцари графа Суассонского уже похоронили погибших, теперь они займутся транспортировкой раненых. Все будет хорошо, не волнуйтесь, – Вадик потрепал Катю по плечу и отошел.
– Именно когда он так говорит, – сказала Катя, скрестив на груди руки, – я начинаю волноваться еще больше.
– У тебя паранойя и навязчивые идеи, – успокаивая ее, сказала я. – Пойдем, навестим де ла Марша, а то он совсем один, бедняга.
Свет пробивался сквозь узорчатую решетку на маленьких окошках мечети, и ее резная тень, лежащая на лицах молящихся, напоминала донне Анне цветную мозаику на витражах готических храмов Европы. Удивительно, но казалось, что распятие на стене перед ними и статуи святых по бокам не смогли бы придать мечети дух церкви, не будь этих удивительных решеток на окнах. Стены были расписаны арабской вязью, которая в глазах христиан превращалась в бессмысленные узоры.
Донна Анна стояла здесь впервые, и мысли помимо воли уносили ее на улицы города, по которым она только что прошла. Ни пение епископов, ни хор верующих не могли отвлечь от увиденных мельком образов, что поймал взгляд случайно, пока она торопилась на мессу.
Прежде всего, когда она вошла в город, ее поразила огромная, высокая полуразрушенная оборонительная стена и закопченная наполовину башня, возвышавшаяся над ней. Если посмотреть на эту часть города, почерневшую от пожарища и пугающе мощную, то создавалось впечатление, будто она стоит перед полуразрушенным черным замком сказочной колдуньи. И еще она подумала, глядя на стену, что рыцари никогда бы не взяли этот город так быстро и легко, если бы мусульмане не испугались, а взялись защищать Дамьетту.
