– Кажется, мой сын вас присвоил, мадам, – улыбнулась королева. – Он сегодня очень устал.
– Может, отнести его в кроватку, Ваше Величество? – спросила Катрин.
– Нет, не стоит, я потом его возьму у вас, пусть пока поспит здесь.
Донна Анна и герцог Бургундский прогуливались возле фонтана, стараясь не подходить друг к другу слишком близко.
– Герцог, – наконец сказала Анна после долгого молчания. – Я должна попросить у вас прощения.
– За что? – спросил герцог.
– За то, что однажды одна женщина запретила вам петь. За то, что она не понимала вас, за то, что…
– Но я ни в чем…
– Нет… пожалуйста, дайте мне сказать, – донна Анна перебирала подвески на поясе, украшенные камнями и золотой нитью, это украшение спускалось почти до ее ног. – Я давно, с того самого дня, когда увидела, как вы страдаете без музыки, кляла себя за тот поступок. Вы не представляете, герцог, как я ненавижу себя за то, что лишила вас возможности дарить людям прекрасное. Вы, вы… Я сегодня услышала музыку, которой нет равных в моем време… то есть которую я больше никогда и нигде не слышала. Но я теперь изменилась, мой друг, и я ненавижу ту, что заставила вас принести клятву. И я хочу, чтобы вы поклялись мне здесь, снова, что будете петь, будете петь всегда.
– Донна Анна… – герцог удивленно смотрел на нее, не зная, что говорить. Все, что ему хотелось в тот момент – лишь крепко обнять ее и прижать к себе. Ему казалось, что если он дотронется до ее волос, они, как струны лютни, заиграют в его руках. Она говорила странно, запинаясь, умолкая, в волнении подыскивая нужные слова, но говорила то, чего он никогда не надеялся услышать от нее.
– Вы уверены, что хотите этого, донна Анна? – осторожно спросил он.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
– Очень.
– Я клянусь, – опускаясь на колено перед ней, прошептал он, – я клянусь, что отныне, как и прежде, буду петь. Петь только для вас и о вас, моя Донна.
Донна Анна на мгновение засомневалась – не перестаралась ли она в своем стремлении вернуть герцогу свободу творчества? Ведь теперь он опять станет ухаживать за ней, как прежде.
– Но хочу, чтобы вы знали, герцог, я считаю вас своим другом, – она подчеркнула последнее слово, давая понять, что дальше не пойдет.
– Я знаю, донна Анна, я помню, – он не смог скрыть горечь, зазвеневшую в его словах.
Когда донна Анна и Катрин добрались до покоев, отведенных им королем, то в темноте, едва раздевшись, они устало упали на кровати, решив, что с вещами разберутся завтра.
– Ваше Величество, – с трудом веря, что он расслышал правильно, спросил архиепископ де Бове, – вы – что?..
– Я отдал донне Анне несколько комнат во дворце, – терпеливо повторил король.
Архиепископ призвал на помощь всю свою силу воли, чтобы от злости не накричать на короля. Он так надеялся, что проблема с донной решена, а теперь все оказалось даже хуже, чем было. Теперь она будет жить во дворце, в самом центре внимания и событий, и избавиться от нее будет намного сложнее. Стараясь сдержать дрожь в голосе от перехватывающей горло ярости, он тихо сказал:
– Вы совершаете большую ошибку, позволяя этой женщине оставаться здесь. Ее надо выслать отсюда.
– Вы знаете лучше меня, что донна Анна вправе сама решать, оставаться ей здесь или нет. К тому же я решил, что если она будет жить во дворце, то будет под присмотром, и тогда нам будет проще определить, какие слухи о ней верны, а какие нет. Королева позволила ей принимать гостей в малой зале, и нам будет известно, кто и когда приходит к донне Анне. Но если вы хотите знать мое личное мнение, то эта женщина даже не подозревает, какого монстра из нее сделали сплетни и слухи. Это сущее дитя, наивное и беспечное…
– Осторожно, Ваше Величество, осторожно! – предупредил его архиепископ. – Теперь эта женщина внушает мне гораздо большее опасение, чем прежде. Не стоит поддаваться ее дешевым уловкам, она хитра и коварна, как тысячи демонов.
Когда разгневанный архиепископ выскочил из кабинета короля, капеллан, сопровождавший его, не успел ничего спросить, как де Бове, схватив его за грудки, притянул к себе и прошипел:
– Я хочу, чтобы за ней следили днем и ночью, чтобы глаз не спускали! Она должна оступиться рано или поздно. И когда она допустит ошибку, мы должны быть рядом, чтобы нанести решительный удар!
Взятие Дамьетты после быстрой высадки и короткого столкновения с сарацинами, не повлекшего за собой значительных потерь, было расценено как грандиозный успех, о котором в Европе не смели и мечтать. Теперь даже осторожные тамплиеры и госпитальеры, считавшиеся профессионалами по ведению войн во имя освобождения Святой земли, стали тешить себя надеждой, что и дальше все пойдет так же быстро, что завоевание Египта, а потом и Палестины произойдет без особых трудностей и задержек. После того, как новость о падении главной крепости мусульман разнеслась по миру, в лагерь крестоносцев начали прибывать новые рекруты из Европы и христиане с Востока. Кроме того, многие из местных жителей, потрясенные победой, решили принять христианство, и французский король не мог скрыть своей радости от того, что его стремление обратить в христианскую веру Египет начинает претворяться в жизнь.
Тем временем в Каире сарацины уже считали себя побежденными, ожидая со дня на день, что султан Негем-эд-дин умрет, и христиане наводнят Египет. Однако султан, вопреки всем опасениям, не умер. Едва он оправился и узнал о падении Дамьетты, то, разъяренный бегством своего войска, велел повесить полсотни командиров из числа тех, что приняли решение об отступлении. Хотя он еще не выздоровел до конца и был слаб, султан велел перевезти себя в Мансур, что находился севернее Каира, чтобы преградить путь крестоносцам. Нужно было удержать их от нападения хотя бы месяц или два – пока армия султана не подготовится к войне. Но как обмануть христиан?
Военачальники и вельможи обсуждали этот вопрос не раз, но не могли придумать достойного способа сопротивления крестоносцам. Султан лежал под роскошным балдахином, держал за руку свою первую жену Шеджер-Эдду. Она присутствовала на всех совещаниях в последнее время, поскольку помогала султану править во время его болезни. Близкий друг султана и его главная надежда, эмир Факр-Эддин стоял возле ложа султана и докладывал ему обстановку: франки и их король заняли Дамьетту, их флот расположился у соседнего с городом острова, к ним постоянно подходит подкрепление, христиане полны энтузиазма и уверены в победе. Если они решат выступить, сарацины не смогут сдержать их напора. Нужно хоть как-то отсрочить столкновение. Факр-Эддин говорил спокойно и отчетливо, но султан заметил, что эмир избегает смотреть ему в глаза.
– Есть что-то еще, что ты хочешь сказать мне, бей? – спросил султан, сверля взглядом лицо эмира.
– Сколько времени понадобится шейху Турану, чтобы добраться до Каира? – спросил Факр-Эддин. Туран-шейх, старший сын султана и наследник трона, не успел прибыть в Каир из Месопотамии до атаки французов.
