Мариус. Когда покупали колье, он собственноручно примерял ей его, попутно лаская шею, щекоча ямку под затылком. Она закрывала глаза, откидываясь назад, ближе к нему. Но они были в магазине, и он не мог просто взять и поцеловать ее, нежно и одновременно жарко, так, чтобы прикусить нежную кожу под мочкой уха. В те минуты Алька думала о том, что они все наверстают дома, когда будет время… А времени не оказалось.
Ей совершенно не хотелось выходить из комнаты. Все, что хотелось – снова свернуться клубком на кровати, закрыться от всего мира одеялом. Не видеть никого и ничего.
Но она все же отворила дверь, высунула нос наружу и увидела, что за дверью ее терпеливо поджидает низенькая девушка, может быть, чуть старше Альки.
– Ваше высочество! – она торопливо поклонилась в пояс, придерживая складки одеяния, – отчего же вы не позвали, чтобы я вам помогла?
– Ты Манни? – Алька с трудом вспомнила, какое имя называл Сантор.
– Я, это я, ваше высочество.
Манни была темноглазой и темноволосой, с круглым лицом, с маленьким носом и острым кукольным подбородком. Волосы были разделены на пробор и заплетены в две косы. Манни улыбалась смущенно, и при этом на ее округлых щеках появлялись ямочки.
– Отведи меня, пожалуйста, на ужин, – выдохнула Алька.
Больше ей ничего, совсем ничего не было нужно.
Манни снова поклонилась и пролепетала:
– Извольте следовать за мной.
…Алька уже и забыла, как это, брести по лабиринтам дворца повелителя крагхов. Чем дальше, тем больше возникало сомнений в том, что дворец – творение рук людских. Уж больно переплетение коридоров и галерей походило на внутренность муравейника. Или как будто они шли сейчас внутри переплетенных корней неведомого гигантского растения. Временами стены были ажурными от окон неправильной формы, и тогда Алька шла в сумерках, а временами приходилось нырять в кромешный мрак и идти почти наощупь. Им попадались крагхи… вернее, бывшие крагхи. Молча кланялись Альке, и также спокойно шли мимо. Мужчины, женщины. Иногда Алька видела стражников, узнавала их по кожаным доспехам – уж что-то, а это не изменилось. Потом они подошли к высоким резным дверям, двустворчатым, в форме арки, перед которыми навытяжку стояли стражи. Манни быстро обменялась с ними взглядами, и решительно распахнула перед Алькой двери.
Чувство было такое, словно прыгнула с обрыва в ледяную воду.
Яркий свет ударил в глаза. Громкие разговоры… Какие-то люди, сидящие за длинным столом. Алька отшатнулась, инстинктивно прячась в тех мягких сумерках, что царили в коридоре, но ее уже заметили, воцарилась тишина.
Она растерянно пошарила взглядом, увидела, как сидящий во главе стола Сантор поднялся и двинулся к ней.
Самый обычный мужчина. Статный. Хорош собой.
Мелькнула неуместная мысль – наверное, крагхи старели медленнее людей, потому что Сантор выглядит так, словно ему нет и сорока, а на самом деле он гораздо, гораздо старше…
– Алайна, – он уже был рядом, протянул руку, – хорошо, что ты пришла. Идем.
Она совсем растерялась. Снова пестрая, незнакомая толпа. Все ее разглядывали, щекам стало жарко, а перед глазами все плыло. Алька оперлась на руку Сантора, и он неторопливо повел ее к столу.
– Садись. Тебе нужно поесть, – тихо сказал отец.
Алька уселась на свободный стул, сообразила, что ее место как раз по левую руку от повелителя. Осторожно оторвала взгляд от пустой пока тарелки… и дыхание застряло в горле.
Напротив сидела тварь и смотрела на нее. Тварь с лицом Авельрона. Сердце замерло, потом заколотилось с удвоенной скоростью. Она растерянно глянула на отца… как же так? Он не видит? Не замечает чудовища?
– Алайна, – тихо позвал Авельрон, и наваждение схлынуло.
Альке захотелось уронить лицо в ладони и расплакаться. Это ведь Рон, теперь это точно Рон! Настоящий и живой. Как говорил Сантор, Эльдор сделал все, чтобы ее брат жил… А она…
– Аля, – тихо повторил брат, – пожалуйста… это я. Теперь это я.
Сантор шумно придвинул свой стул. Алька рассеянно наблюдала, как ей в бокал наливают вино. Пить… не хотелось совершенно. Разговоры за столом возобновились. Стук столовых приборов. Запахи пищи, от которой почему-то подташнивает. Ей поначалу казалось, что на нее будут глазеть, что будут обсуждать – но вышло так, что никто не обращал внимания. Алька осторожно посматривала на то, как Авельрон ловко пользуется ножом и вилкой, какие у него худые, жилистые руки. Сантор время от времени спрашивал какую-то малозначимую ерунду, вроде «хорошо ли посолен лехиор». Алька смиренно кивала, ковырялась в своей тарелке и едва ли съела несколько кусочков. Она как будто бы и была голодна, но кусок не шел в горло.
– Как ты себя чувствуешь? – негромко спросил Авельрон.
Алька молча кивнула. Потом посмотрела на него, невольно ища в нем тварь. Но твари больше не было: перед ней сидел Рон, худой, как бывает после долгой болезни, но одетый в шелка. И волосы были острижены, на висках так и вообще сбриты, а то немногое, что осталось сверху, было зачесано назад.
– Я… могу с тобой поговорить? – грусть во взгляде.
Алька пожала плечами.
– Почему ты спрашиваешь?
– Тебе может быть неприятно меня видеть… – он запнулся, смерил ее задумчивым взглядом, – после всего. Мне… рассказали.
– Нет, что ты, – пробормотала Алька, хотя Рон и угадал ее состояние, – с радостью…
– Возвращайся к нормальной жизни, Алайна, – Сантор вклинился в их разговор, – раз уж ты здесь, тебе стоит уделить внимание собственному народу. С землями Порядка… пока что у нас так себе отношения.
– Война будет? – спросила Алька, замирая под тяжелым взглядом пронзительных черных глаз.
– Нет, – Сантор усмехнулся, – не будет. Они сюда не сунутся. Все-таки Флодрет не дурак, другое дело, что те, кто вокруг него, могут желать войны… Но нам есть чем осадить их, Алайна.
Алька подумала-подумала, и уточнила:
– Твари роя?
– Полагаю, тебя это тоже коснулось, – Сантор кивнул, – равно как и твоего брата.
– Я так и не знаю, в чем тут дело, – она вздохнула, – Мариус… он хотел заняться моим даром, но как-то не сложилось.
– Для того, чтобы заняться твоим даром, Мариус Эльдор нам не нужен. Да и не сможет он ничего сделать. Его дар – совсем другой, Аля. Так что… самое время взбодриться и заняться делами. Здесь ты дома.
Алька смущенно улыбнулась Сантору.
Ей хотелось объяснить, что вот сейчас… именно сейчас ей ничего не хочется. Совсем. Хочется не выходить из своей комнаты. Хочется быть одной и вспоминать-вспоминать-вспоминать, смаковать каждую деталь, каждую драгоценную частичку недавнего прошлого. Того, где был Мариус, и где они были вместе.
– Хорошо, отец, – согласилась она и снова уставилась в тарелку.
