Именно таким был и пёс кретов. Его подарили миносу уже обученным, и Лелап долго привыкал к звукам незнакомой речи. Зато потом не было у правителя острова более верного друга. А что касается охотничьих подвигов Лелапа, то о них придворные сказители и стихотворцы сочиняли легенды.
Когда наступали зимние месяцы, Коносо напоминал муравейник, так много было на его улицах разнообразных повозок и осликов с грузом на спине. В хранилища дворца везли ячмень, пшеницу, солёные оливки, миндаль, сушёные смоквы, шафран, репу, хрен, корневища белой свёклы, особые сорта винограда, которые могли долго храниться в прохладном помещении, орехи, мёд, разные вина (молодые и выдержанные)...
Мясо на столах придворных было почти такой же редкостью, как и в хозяйствах жителей острова, не принадлежавших к Высшим; простолюдины в основном питались рыбой и моллюсками. Тем не менее пошлина с земледельцев предусматривала кроме сдачи определённого количества шерсти и льна ещё и некое количество животных — свиней, овец и одомашненных коз. Вся эта живность поступала в хозяйство жреца-управителя и содержалась в загонах на горном плато — поближе к источнику корма.
Аройо разбудил верный пёс. Лелап запрыгнул на постель и с нежностью начал облизывать лицо сонного хозяина. Это был у него своеобразный ритуал. Пса приучили будить правителя острова до восхода солнца — чтобы минос мог приветствовать Адиунского быка и вознести ему молитву как подателю всего сущего на земле. Никто иной не мог войти в опочивальню миноса, когда он находился в своей постели, — даже его супруга — потому что это место считалось священным, а сам Аройо был главным жрецом бога-быка, сотрясателя вселенной.
— Уйди, надоедливая псина! — Аройо столкнул Лелапа с постели и опять погрузился в сон.
Огромный пёс уселся рядом с ложем хозяина и несколько раз обиженно тявкнул — тонким голоском, как щенок, хотя лай у него был басовитый. Да и вид Лелапа впечатлял: окрас у него был золотистый, на лбу белая отметина, ноги в белых чулках, по хребту шла коричневая полоса, короткие острые уши стояли торчком, а широкая пасть с большими клыками устрашала.
Голос пса всё-таки проник в сонное сознание повелителя Крита, и он открыл глаза. С потолка на него глянула нарисованная искусным мастером голова белого быка в окружении созвездий, изображавших разных животных и чудищ. Собственно говоря, это был даже не бык, а сам Дивей в его образе, который считался отцом первого Миноса. Глаза быка, казалось, следили за каждым движением Аройо, что иногда его раздражало. Он даже хотел распорядиться, чтобы мастер Кбид-кариец, о котором шла большая слава, нарисовал на потолке другую фреску, что-нибудь из морской жизни: корабли, рыбки, водоросли, а лучше легендарных морских страшилищ — хотя бы сирен, у которых прекрасная женская голова, а тело и ноги — птичьи. Своим чарующим пением сирены завлекали мореплавателей на свой волшебный остров, где разрывали на куски и пожирали.
Минос был уверен, что лишь один их вид отпугнёт от опочивальни злых демонов, которые нередко приносили ему, несмотря на священного охранителя в виде белого быка, кошмарные сны. Аройо часто виделось во сне, как из страшной чёрной тучи на остров обрушивается огненный дождь, а затем приходит огромная волна, которая сметает всё на своём пути. Но поменять быка на сирен было святотатством; можно только представить, что потом говорили бы жрецы на Большом Совете. Выслушивать их упрёки у миноса не было никакого желания.
Это только для народа его персона была божественна до такой степени, что лицезреть её не мог никто. У жрецов и придворных имелось своё мнение на сей счёт, и Аройо нередко приходилось сдерживать ярость, чтобы не отправить какого-нибудь наглеца из Высших на жертвенник в единственном на всём острове храме — святилище богини Эрину
[76], состоящем из четырёх залов, которое располагалось неподалёку от Коносо. Только там проходили священные обряды, связанные с человеческими жертвами. Конечно, на жертвенном камне в основном оказывались пленники и рабы, но иногда и свободные жители Крита попадали туда по той или иной причине. Это страшное святилище простой люд обходил стороной, и его жрецы довольствовались лишь подачками со стола самого правителя. Обычай человеческих жертвоприношений существовал на острове с незапамятных времён, даже до того, как там появились креты, у первобытных дикарей. Они не стали ломать традицию, а Минос — тем более. Тогда шла борьба за власть над островом, и древний обычай пришёлся очень кстати.
Правитель острова решительно поднялся, приласкал пса, тем самым вызвав у него порыв неистовой любви, — Лелап опять начал облизывать лицо Аройо своим большим красным языком, встав на задние лапы, — и подошёл к большому ларцу из ароматического дерева, который был украшен головками золотых гвоздей, серебряной оковкой и перламутром. Открыв его, минос достал из ларца невероятной красоты золотую корону, украшенную драгоценными каменьями и с двумя бычьими рогами по бокам, которую венчал великолепный плюмаж из хвоста какой-то диковинной птицы, водрузил её на голову, и вышел на веранду. Адиунский бык уже показал на востоке краешек своего огненного лика, и повелитель Крита, воздев руки к небу, поторопился поприветствовать отца всего сущего.
А затем, плотно сдвинув ноги, он опустил руки, согнул их в локтях, прижал к груди и, неотрывно следя за нарождающимся светилом, начал творить молитву:
— О могучий Адиунский бык! Я приветствую твоё божественное появление! Приди к нашим коровам и оплодотвори их. Вдохни жизнь в наши поля, сады, огороды и виноградники, чтобы плоды их были изобильными. Пригони к нашим берегам рыбьи косяки и наполни ими сети рыбаков. Утихомирь ураганные ветры, которые ломают мачты наших кораблей и топят их в море. Успокой, ублажи своего брата-быка, Колебателя Земли, чтобы он не разрушал наши дома и не губил людей...
Аройо был высок, широкоплеч и мускулист. Из одежды на нём была только голубая набедренная повязка, вышитая золотыми нитями. Его длинные русые волосы ниспадали ниже плеч; во время торжественных церемоний их заплетали. Глаза цвета морской волны следили за восхождением Адиунского быка, почти не мигая.
Минос молился долго — пока солнце не поднялось над горизонтом. Затем он возвратился в опочивальню, вернул корону на место, совершил омовение в большой серебряной чаше, украшенной нефритом, надел лёгкий плащ из белой шерсти, сотканной в Димашку, и первым делом поднялся на крышу дворца. Там жрецы посменно наблюдали за звёздным небом и движением солнца, используя для этого огромные каменные рога, установленные по всей крыше, и разные хитрые приспособления, изготовленные их собратьями из Айгюптоса, которые были весьма искушены в небесной науке.
Кроме того, у жрецов всегда имелся набор свежих глиняных табличек, на которых они чертили письмена, чтобы не забыть свои выводы и умозаключения, когда придёт время рассказать повелителю, какую ждать погоду в тот или иной период, какие дни благоприятствуют его священной особе, а каких нужно избегать, и ещё много чего...
