Ианфа боялась змей. Этот первобытный страх не могли подавить даже долгие беседы со жрецом, в ведении которого находились ползучие гады. А уж он был большим мастером внушений. Ианфе надо было всего лишь расставить глиняные плошки в нужных местах и напоить змей молоком. Это было очень важное для Крита действо. Если змеи не появятся из своих убежищ или не попьют молока, то такое поведение ползучих гадов считалось дурным предзнаменованием. Значит, в скором времени следует опасаться стихийного бедствия, устроенного подземным Огненным Быком, — сильного землетрясения, которые уже не раз случались на Крите, разрушая дворцы и дома. Змеи чувствовали предстоящую катастрофу и прятались в какие-то потаённые места, чтобы их не раздавили подвижки грунта.
Конечно, со временем змеи должны привыкнуть к Ианфе, своей кормилице, чтобы потом в определённые дни она могла спокойно станцевать священный танец, держа их в руках. Девушка думала об этом с невольной дрожью; иногда змеи вели себя очень агрессивно, — уж непонятно, по какой причине, — и кусали жрицу. Такие случаи Ианфе довелось наблюдать, когда она была совсем маленькой. Хорошо, у жрецов имелось противоядие, но после змеиных укусов Повелительница Змей (как теперь именовали младшую дочь миноса) долго болела, а иногда её и вовсе разбивал паралич...
Аэдона вернулась в свои покои в прекрасном расположении духа. Она была отлично сложена, как и все Высшие, несмотря на то что уже родила троих детей. Частые пешие прогулки на свежем воздухе, занятие физическими упражнениями (правительница особо почитала стрельбу из лука) и умеренность в еде помогали ей соблюдать хорошую форму. А различные мази и притирания, привезённые купцами из Айгюптоса, и вовсе делали её юной и привлекательной, особенно с определённого расстояния, с которого позволялось лицезреть главную жрицу жителям Крита.
Пол в покоях владычицы был выложен чудесной мозаикой, представляющей собой искусно переплетённые геометрические орнаменты. А над дверными проёмами, занавешенными шторами из тяжёлой плотной ткани с золотым рисунком, которую привезли финикийские торговцы из далёкой заморской страны Ашшуру (одна дверь вела в опочивальню миноса, другая — в ванную, а через третий дверной проём можно было попасть в портик; он всегда открыт, и оттуда из внутреннего дворика — светового колодца — вливался в комнату яркий утренний свет), красуется фреска. На ней изображены резвящиеся в море синие дельфины, маленькие цветные рыбки, морские ежи и звёзды. Воздушные пузырьки, пронизывающие искусно изображённую воду, придают красочной росписи особую живость и правдивость. Потолок, как и в опочивальне миноса, покрывала роспись, изображающая небо, — только дневное: белые тучки на голубом фоне, слегка подсвеченные золотыми солнечными лучами, резвящиеся ласточки, чайки, воробьи, и всю эту живую картину обрамляла позолоченная лента с растительно-цветочным орнаментом.
— Одеваться! — приказала Аэдона.
И Горго занялась своим привычным делом. Её придворная должность так и называлась — «Та, Кто Облачает». Сначала она тщательно причесала повелительницу большим костяным гребнем, а затем начала одевать.
Одежда жены миноса состояла из длинной светло-жёлтой юбки в виде колокола, на которую были нашиты ряды разноцветных оборок. Ткань, из которой её пошили, была заткана золотыми нитями, притом весьма искусно — так, как это умели делать только ткачихи Айгюптоса.
Поверх юбки обычно полагался вышитый передник в виде фартука с закруглёнными внизу краями, но в этот раз Аэдона ограничилась всего лишь высоким голубым корсажем, украшенным драгоценными каменьями; он крепко стягивал талию, имел короткие рукава и оставлял полностью открытой грудь, которая ещё не потеряла ни упругости, ни своих прелестных форм. Обычно в таком виде Аэдона исправляла свои жреческие обязанности, однако пока время для священных обрядов не пришло, и она предпочла лёгкую полупрозрачную накидку из тончайшего виссона, которая в какой-то мере скрывала её прелести. Тем более что после завтрака Аэдоне — правительнице Крита и главной жрице Тейе Матере — предстоял выезд на равнину, где воздух прохладней, чем в Коносо.
Дальнейшие процедуры не представляли особой сложности, и Горго проделала их быстро и чётко. Горго опоясала повелительницу широким поясом из мягкой тёмно-синей узорчатой ткани и завязала впереди замысловатый бант. Затем она достала из ларца тяжёлые золотые браслеты и перстни, которые Аэдона тут же надела на руки, помогла ей прицепить золотые серьги тонкой ажурной работы, на высокую шею повелительницы возложила большое ожерелье из семи рядов драгоценных камней, а затем водрузила ей на голову конусообразную кожаную шапочку — знак её высокого жреческого сана. Головной убор Аэдоны украшало золотое изображение богини Асираи — Матери Богов; сегодня был её день.
Одеяние Горго несколько отличались от наряда Аэдоны, в первую очередь цветом юбки (она тоже была с яркими разноцветными воланами, пришитыми ярусами, только синего цвета, и расшита серебряными нитями) и кофты (её скроили из пурпурной финикийской материи и отделали золотым кантом; она застёгивалась на золотые пуговицы. К спине кофты был пришит огромный бант из розового виссона, обработанного слабым раствором рыбьего клея — чтобы он не терял форму. Кроме того, голова Горго была не покрыта, а то, что она придворная дама и принадлежит к Высшим, подчёркивали матерчатая повязка-венец на лбу, украшенная драгоценными каменьями, и вплетённые в волосы жемчужные нити. Что касается её золотого ожерелья, то оно, конечно же, было гораздо скромнее, нежели у Аэдоны, но за него можно было купить корабль.
Тем временем на дворцовой поварне кипела работа — приближалось время завтрака. Горячий воздух был напоен запахами специй, да так сильно, что главный повар дворца Ментуйи родом из Айгюптоса, бывший раб, а ныне практически вольный человек (если не считать того, что с острова уехать он не мог) даже начал чихать. Уж что-что, а разные приправы любили все жители Крита, а минос и придворные — в особенности. Заморские специи и пряности были дорогими, но они скрашивали жизнь — пресную, размеренную и чересчур спокойную без каких-либо интересных событий и потрясений, в особенности войн. Кто отважится напасть на Крит, если его защищает сильный флот миноса и отважные, хорошо обученные воины, которым нет равных во всей Эгеиде?
Маратуво — укроп, кумин — тмин, коно — ароматный тростник, мита — мята, сасама — сезам, серино — дикий сельдерей, кориандана — зёрнышки кориандра, канако эрутара — сафлор красный и белый (разновидности горького перца) ...Всё это разнообразие вкусов, ароматов и запахов присутствовало на столе миноса. Сезам добавляли в тесто, укроп, тмин, ароматный тростник и кориандр — в соусы, различные виды мяты придавали особый запах блюдам из бобов, перец сообщал остроту слишком пресным напиткам, а что касается вина, то дворцовые гурманы употребляли его только со специями.
А ещё Ментуйи использовал в приготовлении блюд каперсы, кресс-салат, чеснок, плоды можжевельника, майоран, терпентинную смолу фисташкового дерева, тимьян, шалфей, иссоп, шафран, которым подкрашивали яства... Иноземные и местные приправы поставлялись во дворец миноса в больших количествах. В ход шли зёрна, листья растений, их корни, стебли и цветы. Особо в чести был лук. Он давал силу, бодрость и считался символом долголетия; его не только добавляли во все соусы, но и с удовольствием ели сырым. Простолюдины Крита не отказывались и от клубней гиацинта, чей острый вкус не все могли вытерпеть, по крайней мере, Ментуйи в своей стряпне старался их избегать — для утончённого вкуса знати это было бы чересчур.
