Рядом трудились резчики по слоновой кости. Они делают пластины с рельефами, которые потом будут использоваться при инкрустации деревянных ларцов, дифров и другой мебели. Но особо заинтересовал Акару молодой мастер. Он был лишь немного старше Даро.
Юноша осторожно закреплял на продолговатой кипарисовой доске перемежающиеся квадратики из слоновой кости и горного хрусталя с золотым обрамлением. На концах доски находились розетки из горного хрусталя, а под ними — серебряные пластинки. Эта вещь предназначалась для замысловатой игры под названием «уголки». Её привезли ахейцы; у них она называлась «халма» — прыжок. В игре участвовали два или четыре человека. Они играли разноцветными камешками; их число было разным, от тринадцати до девятнадцати штук, если игроков было двое. Камешки нужно было провести в противоположные углы, притом с доски их не удаляли, как в петтее.
Удивительно, но на Акару если мастера и бросали иногда взгляд, то смотрели на него или с почтением, или как на пустое место. И он понимал, почему. В мастерскую иногда ради развлечения заходили придворные (в том, что Акару принадлежит к Высшим, резчики, видимо, не сомневались; да и одет он был богато, соответственно своему высокому статусу), и нахально рассматривать их считалось неприличным, а иногда такие вольности и вовсе были наказуемы.
Спохватившись, что он чересчур долго задержался, разглядывая чудеса, которые выходили из рук талантливых мастеров Лабиринта, а время уже поджимало, Акару решил не заходить в оружейную мастерскую. Там для него всё было понятно и так; оружие, созданное в Лабиринте, можно было видеть каждый день. Да и дома у него разнообразного вооружения хватало.
Не стал он заглядывать и в самое унылое помещение во всём Лабиринте — архив жреца-хранителя дворца. Насколько ему было известно, в архиве, среди многочисленных ящиков с высушенными до каменной твёрдости табличками, в большой тесноте ютились всего два человека — старший писец в жреческом сане и его помощник. Остальные писцы рангом пониже находились на складах, где с утра до вечера записывали на сырых глиняных табличках сколько амфор наполнено вином нового урожая, сколько засыпано пшеницы и ячменя в зерновые ямы и пифосы, сколько засолено оливок, кто из земледельцев задолжал, а кто вообще не выплатил пошлину по той или иной причине, вес бронзы и меди, отпущенных оружейникам, сколько драгоценных камней, золота и серебра прибавилось в сокровищнице Лабиринта, какое количество шерсти настрижено в поместьях, принадлежащих властелину Крита, кому из придворных, находившихся на содержании миноса, что именно и в каком количестве выдано... Много разных сведений хранилось на пыльных полках дворцового архива, в том числе и записи рассказов Акару о путешествиях в дальние страны.
Наконец старый кибернетос добрался туда, куда стремился — в обширную и очень светлую ювелирную мастерскую. Здесь было на что посмотреть и чем полюбоваться. Произведения ювелиров кефтиу считались далеко за пределами Эгеиды настоящим чудом. Многие вещи, которые вышли из их рук, — истинные произведения искусства, для изготовления которых потребовалось много месяцев, а то и лет.
Акару лишь покачал головой в восхищении, глядя на работу одного из мастеров, который делал священные серьги (уж не для правительницы ли? — мелькнула мысль в голове кибернетоса) в виде головы быка. Массивные сходящиеся вверху рога являлись дужкой, а саму голову он сделал из множества маленьких золотых шариков, припаянных друг к другу. Размер серьги немного превышал половину длины большого пальца, и неудивительно, что некоторые ювелиры слепли после нескольких лет работы над такими миниатюрными вещицами. Рядом с ним другой ювелир полировал уже готовые звенья золотого ожерелья в виде плоских бляшек с замысловатым узором, который при ближайшем рассмотрении оказался миниатюрным осьминогом. На Крите такие украшения носили и мужчины, и женщины.
Но вот к главному мастеру Нодаро, убелённому сединами мужу, сидевшему возле светового колодца, пришёл из соседней камнерезной мастерской слуга. Он принёс великолепный сосуд из тёмно-вишнёвого, почти чёрного стеатита, стенки которого покрывали рельефные изображения схватки кулачных бойцов. Судя по разговору, сосуд предназначался послу фараона Айгюптоса, который прибыл на торжества, и подарок нужно было срочно доделать. Стеатит считался камнем жрецов высшего посвящения и колдунов, а кто ж не знает, что жители Чёрной Земли искусные маги. Так что подарок подходил послу по всем статьям.
Недовольный Нодаро со вздохом отложил в сторону золотой кубок, который он прочеканивал, и взял в руки тонкий золотой лист. Им надо было покрыть рельеф на сосуде — золото будет контрастировать с тёмным цветом камня и великолепно смотреться. Это очень тонкая работа, требующая большого умения и терпения, но старый мастер, который возглавлял мастерскую, делал и более сложные вещи. Акару понял замысел жреца, который заведовал мастерскими. Подарок был со смыслом: стеатит представлял собой Айгюптос — Чёрную Землю, а золото — власть божественного фараона.
— Акару?! — удивился Нодаро, когда заметил старого кибернетоса. — Что ты забыл в Доме Двойного Топора, вечный скиталец? — спросил он с недовольством в голосе; ювелир не любил, когда его отрывали от работы.
— Не что, а кого. Приветствую тебя, брат! — посмеиваясь, сказал Акару. — Давно не виделись...
— А давно... — Нодаро поднялся со своего табурета, сиденье которого для мягкости было набито распушёнными волокнами льна, и крепко обнял старого кибернетоса.
Они были двоюродными братьями. Это можно было определить сразу — по внешнему облику; фамильное сходство не могли стереть даже прожитые годы. Несмотря на возраст, оба были высокие, статные, и даже морщины на их лицах природа проложила одинаково. Нодаро тоже учился на кибернетоса — фамильное ремесло, однако в нём очень рано прорезался большой талант золотых дел мастера. Когда и где он смог научиться тайнам ювелирного мастерства, никто не знал. В конечном итоге родня решила, что в этом виноваты боги. Именно виноваты — где это видано, чтобы сын потомственного кибернетоса, повелителя морей и стихий, гнул спину в душной каморке над разными побрякушками, пусть они и были бесценными? Но упрямый Нодаро настоял на своём, и вскоре слава о нём и его творениях вышла далеко за пределы Эгеиды. В Нодаро и впрямь был скрыт божественный дар Творца. А поскольку он по праву рождения принадлежал к Высшим, его, несмотря на молодость, сразу поставили возглавлять ювелирную мастерскую Лабиринта. На удивление, годы, проведённые в мастерской, на нём особо не сказались, только его лицо было гораздо светлее, нежели у Акару, — Нодаро редко видел солнечный свет.
— Конечно же, — сказал он, — ты пришёл сюда не только для того, чтобы просто повидаться с близким родственником и другом детства. Я не прав?
— Прав. Не только. Хотя мы и впрямь давно не виделись. Тебя из твоей душной норы и волами не вытащишь.
— Каждому своё, — рассудительно ответил Нодаро. — Но ты уж извини, посидеть с тобой на веранде, выпить доброго вина и поговорить мне недосуг. Срочный заказ... Так что там у тебя?
— Вот, — ответил Акару и положил на стол, за которым работал мастер, небольшую ракушку-жемчужницу удивительно чистого красного цвета.
