Аэдона привела его в Зал Священных Секир. Это было место во дворце, где любая ложь, даже мизерная, всегда наказывалась. В этом зале Аройо решал судьбы своих подданных, которых не удовлетворяли приговоры судей.
Зал впечатлял своей архаичностью и строгостью и не имел никаких излишеств: голые каменные стены, колонны, скамьи, два трона — один для миноса, другой для верховной жрицы, которой являлась Аэдона, — и на стене раскрашенный барельеф быка с золотыми рогами, изображавший Дивея, Отца Дня и небесного судью Крита. В отличие от Малого зала приёмов, троны в Зале Священных Секир были не каменными, а сделаны из ценных пород деревьев, привезённых из Чёрной Земли, но формой они тоже напоминали древесный лист. Помещение зала имело лишь одну сплошную стену. С остальных трёх сторон его ограничивали одиннадцать дверей. Открывая и закрывая их в различных вариациях можно было изменять уровень освещённости помещения, сохранять летом прохладу или зимой тепло, а также полностью изолировать Зал Священных Секир от соседних помещений. Это было необходимо во время судебных разбирательств. Освещение в зал поступало через верхние проёмы; они были единственной возможностью для доступа света и воздуха при всех закрытых дверях. Очага в зале не было; вместо него в холодное время года обычно приносили большую керамическую жаровню. Зато в одном из углов находился жертвенник, а священные изображения двойных секир были высечены на всех колоннах и на стене. Кроме того, во время судебных разбирательств с присутствием миноса в зал вносили огромную голову быка с позолоченными рогами, сделанную из чёрного камня, и золотой лабрис, который был освящён в Диктейской пещере ещё в древности.
Акару понимал, почему Аэдона привела его в это место. Здесь не соврёшь. А она хорошо знала, что кибернетос — ещё тот хитрец. И потом, в данный момент Зал Священных Секир был пуст, а когда слуги закрыли все двери, то стал совершенно недоступен посторонним. В том числе и миносу. Если главная жрица Матери Богов закрывалась в зале, никто не имел права в него входить. Все считали, что она творит молитву или общается с богами. И прерывать её в этот момент считалось страшным святотатством.
Аэдона села на свой трон и знаком указала кибернетосу на один из дифров, где обычно располагались писцы. Но он остался стоять. В руках Акару держал небольшой свёрток. Повелительница Крита бросила на свёрток быстрый взгляд, и невольная улыбка осветила её лицо — она любила дары. А в руках Акару мог находиться только подарок, притом не абы какой; кибернетосы обычно радовали её разными ценными безделушками, привезёнными из заморских стран.
— Ну, говори, что там у тебя! — сказала она нетерпеливо.
— Давно не виделись, госпожа Аэдона... — Голос кибернетоса звучал мягко, вкрадчиво.
Он мог называть правительницу по имени. Это право имели немногие, даже среди придворных высокого ранга. Акару хотелось потомить Аэдону в неведении — уж он-то знал её страсть к подаркам. Старый кибернетос всегда привозил ей из дальних плаваний разные интересные вещицы — даже тогда, когда она ещё не была невестой миноса. Он сильно привязался к милой девочке, и она всегда отвечала ему взаимностью, даже став верховной жрицей Крита.
— Давно! — отрезала Аэдона. — Перестань рассыпаться цветастыми словесами! Мы с тобой старые друзья, и нам не стоит уподобляться придворным бездельникам. Говори прямо, с чем пришёл.
— Что ж, ежели так... — С этими словами Акару развернул свёрток, и на тёмно-синем куске материи сверкнула ажурная шкатулка, которою сотворили поистине золотые руки Нодаро.
Он так искусно оплёл витыми серебряными проволочками красную раковину-жемчужницу, так мастерски украсил шкатулку узорами, что она сама по себе стала выдающимся произведением ювелирного искусства. Но Аэдону такими штучками удивить было трудно. Она едва не сказала «фе!», когда рассмотрела, что с виду ценная шкатулка на самом деле представляет собой обычную раковину, которых в море полно. Но Акару, будто не заметив гримасы разочарования на всё ещё прекрасном лице Аэдоны, эффектным движением открыл шкатулку-раковину... и повелительница Крита едва сдержала крик от неожиданного потрясения.
Посреди сверкающего розовато-белого перламутра в ажурном золотом обрамлении-подставке уютно расположилась огромная чёрная жемчужина. Она была не просто превосходной, а уникальной, невероятной! Казалось, что внутри жемчужины время от времени вспыхивают искры и огоньки, что она испускает свет, хотя как это может быть, Аэдона не понимала. Нодаро подчистил в нужных местах слой перламутра, и чёрная жемчужина, казалось, парила в световом потоке, который лился из раковины.
— О боги! — воскликнула восхищенная Аэдона. — Какое чудо!
Она взяла бесценный дар из рук кибернетоса и долго любовалась жемчужиной, поворачивая шкатулку-раковину так и эдак. И всё это время с её лица не сходило простодушное детское выражение, хорошо знакомое Акару с давних пор, хотя несколько мгновений назад оно было жёстко очерченным, строгим и властным.
Наконец Аэдона закрыла шкатулку и перевела взгляд на Акару. И в нём уже не было ничего детского.
— А теперь говори правду, старый хитрец, — только не забывай, где находишься! — что тебя подвигло вручить мне столь ценный подарок? — спросила она, строго глядя на кибернетоса.
— Предстоящие торжества, — ответил Акару.
— Прости, я что-то не поняла...
— Во время намечающегося большого и очень важного для Крита события священные атрибуты власти должен передать миносу невинный юноша, ещё не познавший женской ласки и любви. Скажу тебе прямо — я хочу, чтобы им был мой внук Даро! Ему недавно исполнилось шестнадцать лет, так что возраст у него вполне подходящий. По праву рождения он принадлежит к Высшим — так что с этой стороны возражений ни у кого не может быть. Наконец, он кибернетос, а это многое значит. Минос любит моряков, и уж куда лучше будет, если знаки своей священной власти он получит из рук не какого-нибудь расфуфыренного придворного, а мореплавателя.
— Но юноша для этой церемонии уже назначен!
— И что с того? Во власти Аройо всё переиграть и назначить другого. Никто и не пикнет — воля миноса священна. А чтобы он сделал это по доброй воле, — в голосе кибернетоса неожиданно прозвучал металл — ты уж постарайся... прошу тебя, девочка.
Под конец фразы в голосе старого кибернетоса проскользнули нежные нотки. Аэдона это оценила; мягкий отеческий тон Акару словно вернул её в детство. Она перевела взгляд на шкатулку, некоторое время размышляла, а затем решительно молвила:
— Хорошо! Я попытаюсь сделать всё возможное и невозможное, чтобы твой Даро участвовал в церемонии. Но сразу оговорюсь — дело это непростое! Ведь не секрет, что юноша, вручивший миносу знаки его власти, получает высокий статус при дворе. По этому поводу уже были споры и распри, ведь многим сановникам хочется, чтобы именно их сыновья увидели лицо миноса.
Правитель Крита во время церемонии должен быть без маски. «Увидеть лицо миноса» — значило стать первым среди первых. Акару это знал. Но даже не подумал отступать.
