— Что не могут сделать люди, — сказал он твёрдо, — то подвластно богам! Минос уже принял решение, это понятно, но если, к примеру, Тейе Матере будет против уже назначенного кандидата и намекнёт на кого-то другого, то никто не посмеет перечить её воле.
Аэдона долго смотрела на кибернетоса, словно впервые его видела, а затем покачала головой и ответила:
— Я всегда знала, что моряки — сквернословы и богохульники. Но чтобы так... — Она улыбнулась. — Ладно, возвращайся домой, мой добрый старый друг. Надеюсь, Асираи благоволит к твоему внуку, и сможет разрешить эту проблему. — Аэдона встала; Акару согнулся в низком поклоне. — Иди, — мягко молвила правительница Крита. — Тебе сообщат о решении миноса...
Только покинув дворец, Акару наконец перевёл дух. То, что он сказал всесильной главной жрице, конечно же, было большой, притом наказуемой дерзостью. Но что может устрашить человека, который побеждал шторма, врагов и свою человеческую сущность, по природе слабую и подверженную разным страстям?
Глава 12
ХАНААНСКАЯ ГАДЮКА
есть, которую принесли в дом Видамаро два высокопоставленных дворцовых жреца, оказалась ошеломляющей. Для всех. Кроме старого Акару, который по какой-то причине отправился на денёк в Аминисо (он тоже должен был присутствовать на празднике).
Даро было приказано явиться в Лабиринт для участия в главной церемонии праздника — вручения знаков власти миносу! Юноша перестал вообще что-либо соображать, услышав речи жрецов, которые относились к нему с величайшим почтением, будто он был высшим сановником Лабиринта. На его немой вопрос, с какой стати ему, сыну кибернетоса, которых на Крите много, выпала такая огромная честь, старший из жрецов важно ответил:
— Так велела Тейе Матере. Правительница испросила вчера её волю и получила однозначный ответ — именно тебе нужно доверить столь важное дело. Только тогда правление миноса принесёт радость и благополучие его подданным. Но прежде, чем ты предстанешь перед повелителем Крита, тебе предстоит пройти обряд очищения, ты принесёшь жертву Дивею, а также получишь объяснения, что и как нужно делать во время церемонии. Поэтому собирайся, ты пойдёшь с нами.
Пришлось Даро подчиниться жрецам, хотя на сегодняшний вечер у него было назначено свидание с Атенаис. О боги, как зло вы шутите! Он готов был с лёгким сердцем променять все почести, уготованные ему после церемонии, — а Даро знал, что так будет, — на встречу с Атенаис. Этого свидания он добивался так долго, что уже утратил всякую надежду. И вот вчера вечером прибежал какой-то малец и вручил Даро черепок, на котором рукой девушки было нацарапано: «Когда Адиунский бык скроется за горизонтом до половины, приходи к мосткам».
Мостки, которые находились выше по течению, — вода в той стороне всегда была прозрачной, так как нечистоты из дворца сливались через большую трубу за мостом, — были излюбленным местом детворы Коносо. Там образовалась глубокая заводь, куда можно было нырять с мостков без боязни расшибить лоб о каменистое дно или вообще сломать хребет. Обычно на мостках женщины стирали верхнюю одежду, потому как с нею было удобно обращаться из-за её малого веса и размеров. Именно на мостках Даро впервые понял, что он не безразличен к Атенаис. Видимо, и она это почувствовала, потому что начала дичиться, и старалась с ним общаться как можно реже. Но это было давно, в подростковом возрасте; к тому же Атенаис настолько увлеклась живописью, что считала отношения с противоположным полом напрасной тратой времени. Из-за её холодности к юношам они начали обходить её стороной. Только Даро оказался упрямцем — образ Атенаис засел у него в сердце, как заноза, и вытащить его оттуда, чтобы избавиться раз и навсегда, у него не хватало сил.
Однако его настойчивость и подарки — чёрная жемчужина и ожерелье из электра — всё же растопили лёд в душе девушки. Это Даро понял во время последней встречи. Атенаис, как обычно, была немногословна и сдержанна, но её большие глаза буквально лучились каким-то неземным светом. Даро едва не задохнулся от охватившей его радости, потому что прочёл в них то, о чём даже боялся мечтать.
И вот теперь всё пошло насмарку. Атенаис не простит ему, что он проигнорировал её послание! Что делать, что делать? Отец никак не мог выступать в качестве гонца, соседских ребятишек в это время нельзя было найти, что называется, днём с огнём — скорее всего, они купались и резвились всё на тех же мостках, пользуясь последними тёплыми днями перед приближением зимних холодов — поэтому оставалась лишь Мелита, его последняя надежда.
Собирая свои вещи, всё, что потребовали взять с собой жрецы, он быстрым шёпотом, чтобы никто не слышал, попросил служанку передать Атенаис, что его забирают во дворец (естественно, не указав, по какой причине; пока это было тайной). Мелита была счастлива — наконец Даро, этот ветрогон, влюбился! Она хорошо знала и Атенаис, и её отца, поэтому считала, что лучшей пары и придумать нельзя.
— Только ничего не говори отцу! — предупредил её Даро.
— Я буду нема, как рыба, — с заговорщицким видом тихо ответила Мелита.
Даро повели в Лабиринт с тайного входа; прежде о нём он даже не догадывался, хотя мальчишки Коносо были вездесущи, часто околачивались возле дворца и, казалось, знали его снаружи, как свою ладонь. Тем не менее, неизвестный никому вход существовал, и Даро сразу же оказался в жреческом квартале.
Он бывал прежде в Лабиринте, но только на центральном дворе, где происходили священные игры с быком, и в мастерских. Жреческий квартал поразил его обилием жертвенников, которые встречались на каждом шагу, и множеством священнослужителей, которые то и дело возникали на его пути, словно бесплотные тени, так тихо они передвигались.
Его завели в просторное помещение, где Даро встретил высокий статный жрец, в котором он сразу узнал второе лицо в жреческой иерархии (после миноса). Жреца звали Ниметийо. В его жилах текла кровь миносов, и в народе бродил слух, что он добивался трона, будучи ко времени смерти отца Аройо уже взрослым мужчиной, тогда как нынешний правитель Крита был ещё чересчур юн, чтобы взвалить на свои хрупкие плечи огромную власть и ответственность за судьбы тысяч соплеменников. Даже своё второе имя, Ниметийо, жрец позаимствовал у одного из древних миносов. Но у него не сложилось. Шептались, что этому воспрепятствовал отец Аэдоны, могущественный военачальник, наварх, командующий флотом Крита, выходец из очень богатой и многочисленной семьи. Причина, по которой он разрушил замысел Ниметийо, лежала на виду — Аэдона. Он замыслил сделать её правительницей острова, выдав замуж за Аройо, и добился своего.
Жрец сердито посмотрел на Даро и резким тоном приказал:
— Раздевайся! Полностью!
Даро снял свою лёгкую одежонку и встал ровно, независимо глядя на всесильного жреца. Он уже освоился в своей неожиданной роли и успокоился. А вместе со спокойствием пришли его обычная невозмутимость и хладнокровие.
Ниметийо придирчиво осмотрел всё его тело и, не найдя никакого изъяна, сказал уже более мягким тоном:
