— Тейе Матере действительно избрала достойнейшего. С этого момента ты принадлежишь богам. До самой церемонии (а она начнётся завтра, когда проснётся Адиунский бык) тебе нельзя есть — ни единой хлебной крошки! — а пить нужно только особое, освящённое вино в очень небольших количествах. Твоим наставником будет жрец по имени Лампр. Он обучит тебя всем тонкостям священного ритуала. А теперь иди, тебя проводят...
Обряд очищения несколько затянулся. Сначала Даро усадили в ванну, налили подогретой воды — такой горячей, что он едва не закричал, но лишь крепко стиснул зубы — и долго тёрли тело песком тонкого помола (это сначала), а затем намылили жидкой финикийской пастой, которая давала обильную пену и приятно пахла лилией — цветком богини Рато. Во дворце был специальный жрец-садовник, который только то и делал, что высаживал луковицы лилий где только можно: в огородах, садах, на лугу и конечно же на цветочных клумбах — и ухаживал за ними с особым тщанием, привлекая к этой работе в качестве помощников слуг и рабов.
Смена воды на более прохладную означало конец его мучениям — тело от песка горело, будто его подожгли. Но самому выбраться из ванны ему не дали. Даро подхватили на руки два дюжих жреца, обернули тело в белоснежный кусок мягкого виссона и отнесли в другую комнату, где уложили на каменный стол и начали разминать тело и натирать его каким-то пахучим маслом. После этого излишки масла убрали — вытерли тело всё тем же виссоном, позволили пройти в отведённую ему комнату, где тщательно расчесали его густые и длинные волосы, ставшие после мытья финикийской пастой мягкими на ощупь — точно как «перья» раковин-жемчужниц.
В комнате Даро уже ждал портной. И не простой, а в жреческом звании. Он быстро обмерил его тело тонким, хорошо вычиненным ремнём с метками и ушёл, оставив Даро наедине с кувшином вина и совсем крохотной чашей, наказав пить в меру, повторив слова Ниметийо. Вино с пряностями и впрямь было великолепным; такого напитка Даро даже пробовать не доводилось.
Вернулся жрец спустя недолгое время. Он принёс великолепную набедренную повязку, расшитую золотом, и кожаный пояс, густо усеянный драгоценными каменьями, которые при свете двух жировых ламп сверкали и переливались всеми цветами радуги. Наверное, это священное одеяние (судя по вышитому на нём изображению тавроса) уже было готово к предстоящим торжествам и его только подогнали точно по фигуре Даро.
К повязке жрец присоединил мягкие сапожки из козлиной кожи красного цвета, вышитую серебряными нитями повязку для волос, украшенную мелким жемчугом, тяжёлое золотое ожерелье, набранное из золотых пластин, на которых были изображены все основные боги Крита, и два браслета на руки, тоже золотые. На этом его обязанности были исчерпаны, и он уступил место другому жрецу — Лампру.
Лампр был очень стар, с длинной седой бородой, хотя большинство жрецов тщательно брили свои лица; собственно, как почти все кефтиу. Даро быстро сообразил, что он принадлежал к «законникам» — людям, облечённым большой священной властью, которые истово придерживались древних традиций.
Юноша подумал в отчаянии: «О боги, теперь мне конец!» Жрецы-законники обучали юных кефтиу начиная с десяти лет, и их монотонные голоса настолько въелись в мозги, что иногда Даро просыпался среди ночи в ужасе, так как ему снился сон, будто он забыл нравоучения жреца и не может ответить на заданный вопрос, что было чревато строгим наказанием. Именно таким зловредным старикашкой оказался и Лампр. Поначалу они прошлись по всем жертвенникам (так думал Даро) жреческого квартала и принесли жертвы богам. После Лампр долго читал разные молитвы (некоторые Даро знал), обильно брызгая на него освящённой водой с помощью кропила. Затем они вернулись обратно и Лампр начал втолковывать Даро, что и как он должен делать во время церемонии. Объяснив всё в деталях, жрец тут же потребовал повторить то, что он сказал, притом слово в слово. Даро, вовремя вспомнив про свои страдания во время учёбы, был готов к такому «экзамену». Память у него была отменной, и он ответил без единой запинки. Жрец остался доволен, хотя и не показал этого. Нахмурив седые кустистые брови, он сказал:
— Твёрдо запомни: во время ритуала ты — божество! Жезл властелина Крита вручит миносу главная жрица Тейе Матере, а твоё дело — передать ему меч и кожаный бич, знак божественной власти правителя. Бичом этим миносу предназначено богами пасти стадо, своих подданных, а мечом — защищать их. И не вздумай улыбнуться, чихнуть или закашляться! Это плохой знак.
Даро молча кивнул; он настолько устал, что не был в состоянии сказать хоть одно слово. Лампр внимательно посмотрел на него и неожиданно по-доброму улыбнулся.
— Ложись спать, — сказал он, указывая на кровать, застеленную превосходным виссоном, которую почему-то вытащили на середину комнаты. — Завтра придётся вставать до восхода солнца. А тебе нужны силы. Подкрепись чашей вина — и в постель...
Даро уснул, словно провалился в бездонный колодец — едва голова прикоснулась к подставке с мягкой подушкой. И его тут же взял в оборот бог сна. Он навеял ему ужасные картины: огонь, страшных чудовищ, которые выползали из разверзнутой земли, рушащиеся дома, чёрное солнце на красном небе, и везде кровь... много крови. Даро пытался убежать от злобных монстров, но они догоняли его, протягивали к нему когтистые лапы... ещё миг — и он пропал! И в этот момент Даро, изо всех сил оттолкнувшись от края обрыва, взмыл в воздух, напоенный запахами гари.
Даро летел, блаженно улыбаясь, — он всё-таки избежал страшной участи оказаться в лапищах исчадий ада! Под ним проносились знакомые пейзажи Крита, вот показался Аминисо, вилла деда, он уже готов был мягко спланировать и опуститься во двор... но вдруг поднялся ураганный ветер и его закружило, понесло, как осенний лист, в горы. «Нет, нет!» — беззвучно кричал Даро, пытаясь сопротивляться. Но всё было тщетно — его швыряло из стороны в сторону, как щепку во время бурного половодья. Неожиданно впереди показалось мрачное чёрное ущелье, обрамленное острыми скальными отрогами, ветер мигом стих, и он полетел вниз, всё ускоряясь и ускоряясь, на дно пропасти, где виднелись багровые всполохи и откуда доносились душераздирающие многоголосые крики.
Невероятным усилием воли Даро вырвал себя из кошмарного сна, но сразу же оцепенел, хотя ему хотелось немедленно вскочить и выпить чашу вина, потому что во рту всё пересохло. Где-то вверху раздался тихий шорох, хотя он прозвучал в голове Даро, как гром, и ему на грудь упала... змея! Она злобно зашипела, и юноша мысленно простился с жизнью — если она укусит его за грудь или за лицо, смерть неотвратима.
Даро превратился в каменное изваяние. Он даже перестал дышать. В этот страшный момент юноша вспомнил слова Мелиты, как нужно себя вести при встрече со змеёй. В той местности, где она выросла, было много разных ползучих гадов, и жителям её селения поневоле приходилось как-то с ними уживаться. Поэтому они не боялись змей и обращались с ними как с домашней скотиной — подкармливали, если в хозяйстве появлялись змеи, поили молоком и старались их не обижать. А змеи в свою очередь истребляли мышей, которые портили продукты и поедали запасённое на зиму зерно.
Гадина успокоилась. Она немного поёрзала, устраиваясь поудобней на груди юноши, и на какое-то время застыла в полной неподвижности. В комнате горел светильник, он сильно чадил, потому что в нём заканчивалось масло, и Даро страшно боялся остаться в полной темноте. Так он хоть видел змею сквозь неплотно сомкнутые веки (полностью открывать глаза Даро не решался) и мог попытаться от неё избавиться, а при потухшем светильнике ему придёт конец: одно нечаянное движение — и змея вонзит в него свои напоенные ядом кривые зубы. Тем более что Даро уже разобрался, что это ханаанская гадюка
[85], которой опасались даже жрицы Лабиринта, обученные обращению со священными змеями, и никогда не брали её для своих церемоний, потому что гадина быстро раздражалась и в ярости кусала камни, дерево, бронзу — в общем, всё подряд.
