Но как она попала на Крит? Ведь ханаанские гадюки водятся только на Кипросе
[86] (если брать близлежащие земли), откуда поставляли медь в мастерские Коносо. Наконец гадюка пошевелилась, лениво осмотрелась по сторонам, поворачивая свою клиновидную голову, а затем тёмной лентой заструилась по телу вниз. Холодея (временами ему казалось, что он уже умер), Даро дождался, пока она очутится на полу, и наконец сел, не спуская ног с постели. Гадюка деловито обследовала углы комнаты — наверное, искала какую-нибудь щель или нору, куда она могла уползти, чтобы поохотиться; змея явно была голодна, судя по её тощей «фигуре».
Однако камни, из которых сложили стены, были уложены очень плотно, и она начала раздражаться. Гадюка недовольно зашипела и продолжила свои поиски, но уже гораздо быстрее. «А, чтоб тебя!» — подумал юноша и при этом облегчённо вздохнул — боги спасли его! Теперь он мог убить её — хотя бы тем же кувшином с вином, но делать этого не стал. Ведь все змеи Лабиринта считались священными, и лишить жизни эту очень опасную гадюку значило совершить святотатство. А это Даро совсем не нужно. Он лишь добавил масла в жировую лампу (его запас находился в кувшине около кровати) и просидел всю ночь, не смыкая глаз и наблюдая за гадиной.
Гадюка ползала долго. Она даже хотела снова забраться на постель, но не смогла, да юноша и не позволил бы ей это сделать. У него было отличное «оружие» для этой цели — подушка. Но змея решила не тратить напрасно силы, отползла в один из углов, свернулась в клубок и уснула; по крайней мере, так показалось Даро. Он расслабился и наконец поднял голову вверх, чтобы понять, как могла гадина попасть в комнату, где не было окон, только отдушина, забранная керамической решёткой с маленькими дырочками — чтобы в помещение не проскочила ни мышь, ни какое-либо кровососущее насекомое. И сразу же увидел круглое отверстие точно над кроватью. Вон оно что!
Даро всегда отличался быстрым умом и мигом всё понял. Похоже, кому-то из Высших не понравилось, что какой-то неизвестный юноша, пусть и носящий почётное звание кибернетоса, но не принадлежащий к сонму придворных, примет участие в церемонии, чрезвычайно почётной для любого отпрыска знатного семейства. Отравить его, подмешав яд в вино, не решились — это было бы чересчур. А вот ежели он умрёт от укуса змеи, пусть даже ханаанской гадюки, которая неизвестно каким чудом очутилась на Крите, то это будет означать только одно — Асираи осознала свою ошибку и готова признать, что Даро недостоин временно исполнять роль божества.
Он быстро сдёрнул покрывало и опасливо отодвинулся на край кровати. Что, если за ним наблюдают и, поняв, что жестокий замысел с первой змеёй не удался, кинут ему на голову ещё одну, а то и несколько ползучих гадин? Покрывало будет для него идеальной защитой.
Так Даро и просидел до самого рассвета, наблюдая за спящей гадюкой, которая время от времени поднимала голову и, как ему казалось, с угрозой посматривала в его сторону. Но вот в коридоре послышались шаги, и Даро мгновенно сделал то, что задумал, как был полностью обнажённый, так и раскинулся на постели, изображая глубокий сон.
Дверь отворилась, в комнату вошли несколько человек, и тут же раздался приглушённый вскрик, а затем чей-то испуганный голос доложил:
— О, великий Ниметийо, в комнате змея!
— Неужели? — Голос жреца был чересчур спокойным для создавшейся ситуации. — И что в этом необычного? Священное создание может находиться где угодно.
— Но это ведь ханаанская гадюка из Кипроса! Как она здесь оказалась?
«Хороший вопрос...» — подумал Даро. И услышал, как змея, разбуженная появлением людей, раздражённо зашипела и, наверное, приготовилась защищаться. «Как бы жрецам не пришлось бежать, оставив меня снова наедине с гадюкой», — подумал встревоженный юноша.
Однако он ошибался. Ниметийо не стал отвечать на глупый вопрос жреца. Он кого-то позвал, и в комнату вошёл ещё один человек, как оказалось опытный змеелов с мешком в руках и рогулькой. Тот сноровисто прижал голову гадюки к полу, а затем ловко зашвырнул её в мешок, затянул завязки и убрался прочь.
«А ведь змеелов-то был наготове...» — подумал Даро и похолодел. Он понял, что попал в немилость к Ниметийо, и это было очень опасно — жрец был страшнее ханаанской гадюки. Страшнее и гораздо коварнее. Об этом не раз говорил Даро старый кибернетос, уж непонятно, зачем. Акару будто знал, что его внуку когда-нибудь придётся встретиться с одним из главных критских жрецов на узкой дорожке. Но делать было нечего — Даро по-прежнему притворялся спящим, хотя шум, который подняли жрецы, мог бы разбудить и мёртвого.
Похоже, Ниметийо именно так и думал, что нахальный выскочка уже беседует с предками. Жрец небрежно бросил:
— Посмотрите, что там с этим юношей. Уж не укусила ли его змея?
«Размечтался! — злобно подумал Даро. — Не дождёшься! Боги на моей стороне», — вспомнил он свой сон-предупреждение.
Юноша совершенно не сомневался, что пробудился не просто с испугу от приснившегося ему кошмара, а по велению кого-то из тех божеств, которым он совсем недавно приносил жертвы вместе с Лампром. Уж кто-кто, а старый жрец-законник точно непричастен к коварному замыслу, поэтому их жертвоприношения не замараны низким коварством, а помыслы были светлыми.
Сообразив, что притворяться уже не стоит, он открыл глаза и сел, с деланным недоумением уставившись на жрецов и притворяясь полусонным. Ниметийо от неожиданности отшатнулся назад (видимо, он и впрямь считал Даро мертвецом; разъярённая гадюка обязательно должна была его укусить), а затем, злобно сверкнув глазами, коротко бросил:
— Одеваться! — и вышел.
Жрецы снова занялись телом Даро: сделали массаж, умастили его тёмным ароматическим маслом, после чего юноша стал значительно смуглее, опять с большим тщанием причесали, затем нанесли на лицо разные краски (точно такие привозил отец из Айгюптоса; их охотно покупали придворные дамы) и помогли надеть на себя всё, что полагалось для ритуала. Когда Даро посмотрел в большое бронзовое зеркало, то не узнал себя. На него смотрел совсем другой юноша — высокий, статный, смуглолицый и красивый, как бог.
По окончании всех этих процедур он прополоскал рот ароматной медовой водой, настоянной на мяте, и в сопровождении одного из жрецов пошёл по длинным запутанным коридорам в неизвестном направлении. Вскоре Даро услышал тихий гул голосов и наконец оказался в небольшой комнатушке, которая примыкала к Залу Священных Секир. Жрец вручил ему великолепный меч миноса с золотой рукоятью и навершием из огромного смарагдоса, а также кожаный бич, явно очень древний, рукоять которого была сделана из чёрного дерева и украшена золотыми кольцами.
— Не забыл, как нужно себя вести? — строго спросил жрец.
— Нет, — коротко ответил Даро.
Жрец внимательно посмотрел ему в глаза (с виду Даро был абсолютно спокоен; сказывалась выучка деда, который учил, что кибернетос никогда не должен показывать команде корабля своё внутренне состояние, а тем более — неуверенность или страх), одобрительно кивнул и молвил:
