Город, расположенный на невысоком холме, имел мощёные улочки, которые шли горизонтальными террасами и были связаны друг с другом лестницами. В дома, поднимающиеся ярусами по склонам холма, с улицы вели ступени. Все строения Аминисо были сложены из скреплённых глиной небольших камней; уж чего-чего, а этого добра в окрестностях города хватало. На вершине самого высокого холма стояла большая вилла правителя Аминисо. Она была окружена деревьями и цветниками, которые радовали глаз своей красочностью и пестротой. Ниже находилась небольшая площадь с жертвенным камнем посредине. К входу в виллу вели ступени, на которых рассаживались старейшины, чтобы обсудить на собрании вместе с правителем насущные дела и проблемы Аминисо. Площадь окружали дома богатых горожан, украшенные и облагороженные не хуже, чем вилла правителя. Только размерами они были поменьше, зато возле каждого дома был разбит фруктовый сад, в тени которого располагались крытые беседки для дневного отдыха и дружеского застолья в узком кругу.
За холмом, до самых гор, виднелась россыпь крохотных селений, окружённых рощами, и серебряной рыбьей чешуёй сверкали извилистые ленты горных ручьёв, берега которых испещрили красными, розовыми, белыми пятнами цветущие кусты олеандра. На пустошах паслись козы и овцы, а где можно было найти хоть немного плодородной почвы, люди посадили виноградники, оливы, смоковницы и гранаты. Фруктовые деревья и ягодники росли на террасах, каменные ограды с шипами оберегали сады от животных. Но главное — они спасали от потравы длинные светлые гроздья сладкого винограда. В один прекрасный день они превратятся в чудесное огненное вино, которое славилось не только на островах Зелёного моря, но даже в Та-Кем. Лишь бы погода не подвела — чтобы вовремя шли дожди, да северный ветер с моря не дул слишком сильно.
Гавань имела множество причалов, а в её дальнем конце, под прикрытием холмистой возвышенности, защищавшей от злого северного ветра, находился порт со складами и помещениями для рабов, которые занимались погрузкой-разгрузкой торговых судов. Там же находилась и небольшая верфь, где как раз сооружали боевой корабль.
Даро, навещая деда, обязательно приходил на верфь, чтобы полюбоваться слаженной работой мастеров. Юношу вообще сильно притягивало море и всё, что с ним связано; видимо, сказывалась наследственность, ведь в роду Даро все мужчины были моряками. Да и его самого отец обучал профессии кибернетоса; кому-то ведь нужно передать бразды правления семейным предприятием, которое насчитывало несколько больших и малых судов.
Тропис (киль) парусно-гребного корабля — ствол кипариса длиной около пятидесяти локтей
[18] — выгибали с помощью верёвок. Точно так же поступали и с брусьями по обе стороны бортов, но уже в конце строительства. Чтобы нарастить борта, кипарисовые стволы распиливали вдоль, укладывали на землю плоскими сторонами, между ними клали более тонкие, круглые в сечении, сверлили отверстия, пропускали через них верёвки и всё это вязали к поперечным рёбрам. Конечно, в бурлящем море корабль «дышал» и скрипел, зато был юрким, гибким, и никакая волна, даже самая крутая, не могла его сломать. Борта конопатили верёвкой, пропитанной варом, — смесью жира и смолы. Этой же смесью промазывали борта, которые потом покрывали тканью с лицевой стороны. Просмолённая ткань хоть и служила недолго, зато не пропускала воды — как человеческая кожа. Парус на мачте, чтобы поймать ветер, поднимали с помощью блоков, скамьи для гребцов тщательно строгали и шлифовали, для кормчего сооружали навес, а на корме рисовали чайку — чтобы корабль летел по волнам, как птица. На парусе обычно изображали Священного Быка, который угрожающе взирал сверху кроваво-красным глазом. Для защиты от волн на многовёсельных кораблях борта наращивали решёткой из толстых прутьев, натягивая на них широкие полосы кожи. А ещё военные корабли имели тараны — острые клыки на носу, окованные медью.
Как про себя отметил Даро, кроме парусно-гребных кораблей — стремительных эпакрид, в гавани, находились и чисто гребные суда. Они были узкими, очень быстрыми, тоже имели далеко выступающие тараны, и управлялись с помощью двух больших рулевых вёсел на кормовой площадке. В носовой части гребных судов был сооружён помост, над которым крепились огромные оленьи рога или клубок искусно раскрашенных змей. Такой корабль с ужасными «украшениями» на носу и кормовой оконечностью в виде хвоста дракона производил впечатление морского чудища и устрашал врагов.
У причалов стояли и иноземные суда; одно было ахейским, из Афин, а второе принадлежало торговцам Чёрной Земли. Парусник Та-Кем значительно отличался от парусно-гребных кораблей Крита. Его корпус набрали из узких акациевых досок и для большей жёсткости плотно опоясали плетёным канатом. На кормовом помосте Даро насчитал шесть рулевых вёсел, закреплённых в прочных уключинах, судно имело палубу, на которой лежал запасной якорь (увесистый камень, обвязанный толстой верёвкой), на носу были изображены огромные глаза, а на корме — какие-то странные рисунки, явно магические, ведь жрецов Та-Кем, надзиравших за кораблестроителями, считали колдунами.
В отличие от мирного с виду судна Та-Кем, корабль ахейцев явно был предназначен не только для перевозки грузов, но и для морского разбоя. Это была парусно-гребная гемиолия — с двумя мачтами, стремительная и манёвренная. Корабль имел два ряда вёсел, но не по всей длине, а только в наиболее широкой части. Гемиолия тоже имела палубу и трюм, как и судно Та-Кем и, кроме того, её нос был вооружён мощным тараном.
Отец рассказывал Даро, что в Зелёном море наиболее опасными считаются пираты-ахейцы
[19], потому что уйти от гемиолий очень трудно. Обычно пираты (и не только ахейцы), которых именовали «лейстес», шли под всеми парусами, и одновременно ставили на вёсла всех гребцов. А перед сражением убирали снасти и часто не укладывали мачту в отведённое для этого гнездо, а рубили её, чтобы ускорить процесс подготовки к бою и чтобы таким образом подготовить на палубе побольше места для многочисленной абордажной команды, натиск которой был неудержим.
Просторный и, по меркам местных жителей, очень богатый дом старого кибернетоса находился неподалёку от берега, на пригорке. Собственно говоря, это был не просто дом, а вилла; конечно, она не входила ни в какое сравнение с виллой правителя Аминисо, но её внутренне убранство тем не менее поражало человека, впервые переступившего порог жилища Акару. Он был весьма состоятельным человеком и мог себе позволить удобства и радости бытия, присущие знатным людям острова.
