Хетту впервые изменила невозмутимость. Он начал что-то говорить жрецу, распорядителю (неизвестно, на каком языке); видимо, пытался убедить его, что попасть в прутик, который и вовсе растворился на фоне стены, просто невозможно. Однако жрец был неумолим и хетт с гневной гримасой на смуглом лице занял свою позицию.
Даро был поражён не меньше хетта. Но, зная Атано, он не сомневался, что его друг, — великий хитрец и давно приготовил этот сюрприз. А значит, должен победить. Тем более что теперь было разрешено пустить в цель не одну, а две стрелы.
Первый выстрел хетта, который всё ещё не мог совладать с нервами, как и ожидалось, оказался неудачным. Тогда он собрался и сотворил истинное чудо — его стрела немного задела прут. Хетт неожиданно осклабился, показав свои на удивление белые и крупные зубы, и небрежным жестом выразил Атано своё превосходство — мол, и не пробуй, у тебя ничего не получится. Тем самым хетт, видавший виды воин из охраны посла, решил смутить юного кефтиу. Но не на того нарвался.
Атано криво ухмыльнулся, он специально не торопился с выстрелом, чтобы увидеть, как это получится у хетта, дабы в любом случае выйти победителем, и решительно натянул тетиву. Мало кто знал, что Атано обладает зоркостью орла. В этом вопросе он перещеголял даже Даро, который не жаловался на остроту зрения.
Первый выстрел получился точно такой же, как у хетта, — стрела лишь отклонила прут. Жрец-распорядитель заволновался; теперь-то как быть? Что, если следующий выстрел окажется промахом? Попробуй определи потом, кто из лучников победитель. Атано стиснул зубы (это Даро понял по его внезапно затвердевшему лицу), тщательно прицелился и, казалось, взглядом проводил стрелу до цели. Пока он готовился к выстрелу, над двором нависла мёртвая тишина — зрелище было поистине захватывающим. Даже минос заёрзал в своём кресле.
Стрела расщепила прут точно посредине. Какое-то время все молчали, поражённые искусством Атано, а затем над ареной словно загремел гром; наверное, крики зрителей можно было слышать даже в Аминисо...
Счастливого Атано увенчали лавровым венком победителя (лавр на Крите был дороже золота, это вечнозелёное дерево считалось травой богини Тейе Матере и символом власти миноса), а когда он получил приз — великолепный составной лук (даже лучший, чем тот, который был у него) и четыре массивные золотые стрелы, представлявшие ценность в большей мере не как драгоценный металл, а как вещи, побывавшие в священных руках полубога, правителя Крита, то вскинул его над головой и издал победный крик. Юношу поддержали и довольные зрители, которые галдели не умолкая — такого потрясающе упорного состязания и столь великолепных стрелков им ещё не доводилось видеть. К тому же победитель был свой, островитянин. А для Аройо, в его самый тожественный день девятилетнего цикла, эта победа была вдвойне дороже, так как её точно послали боги, а значит, она предвещала безоблачное, счастливое правление на долгие годы.
Даро, несмотря на огромную честь (находиться рядом с миносом, тем более — видеть его лицо, могли только избранные!) чувствовал себя несчастным. Он наконец отыскал глазами Атенаис, которая сидела рядом с Кбидом. Даро ощутил на своём лице восхищенный взгляд возлюбленной и определил, где она находится. Найти её в яркой, многокрасочной массе, которую представляли собой состоятельные зрители, в особенности женщины (по случаю праздника они превзошли самих себя и своими одеждами напоминали огромный цветник), было практически нереально. Но он почувствовал взгляд Атенаис сердцем, и оно подсказало ему, куда нужно смотреть.
Взор девушки обжигал его, сердце Даро колотилось от радости и ещё от какого-то непонятного чувства, как бычий хвост, когда животное отмахивается от слепней, — гулко и быстро, и, пожалуй, при других обстоятельствах он был бы счастлив до невозможности. Но только не сейчас, не в этот знаменательный день.
Он не мог принять участия в пигмахии, к которой готовился со всей своей страстью и немыслимым прилежанием! Даро знал свою силу и свои возможности и с юношеской самоуверенностью не сомневался, что выйдет победителем из схватки с любым бойцом. Он знал их всех, за исключением иноземцев из Афин и Микен. Послы других государств, видимо, не рискнули принять участие в этом соревновании. Пигмахии у них не проводились, и никаких правил на этот счёт они не знали, хотя в настоящем бою и хетты, и хурриты, и воины Чёрной Земли довольно успешно применяли приёмы кулачного боя. Ахейцы не отличались особым искусством в кулачных поединках, хотя правила пигмахии разработали именно афинские мудрецы. Кефтиу, соотечественники Даро, были более рослыми и более сильными бойцами; они быстро переняли у ахейцев приёмы кулачного боя, поэтому победа чаще всего была на их стороне.
Юноша знал, как можно выиграть схватку у любого соотечественника; он не раз наблюдал за их тренировками и боями и решил, что на этот счёт не стоит сильно волноваться. Даро был уверен, что кефтиу одолеют ахейцев, а уж он точно не подкачает.
Но это было до того момента, как жрецы увели его во дворец, тем самым разрушив лазурные мечтания покрасоваться перед Атенаис в роли победителя. И теперь он с тоской глядел на двор, превратившийся в площадку для кулачных боёв благодаря загородке, которую быстро установили жрецы во главе с Леокритом.
Обычно кулачные поединки шли несколько дней — пока все желающие не попробуют свои силы и не выявится пара сильнейших бойцов, которые и выступят в конце соревнований, чтобы получить лавровый венок и достойное вознаграждение. Но в день священных игр и другие большие праздники этот порядок менялся — всё происходило в сжатые сроки, и, чтобы не тянуть время, Леокрит выставлял самых сильных бойцов, которые давно себя показали. Наставник был очень удивлён, что Даро не явился в школу в условленное время, ведь он имел на юношу виды, но многочисленные заботы быстро заставили его забыть о нём, благо хороших кулачных бойцов на Крите было хоть отбавляй...
Даро ошибался. Его соотечественники фактически потерпели поражение от ахейцев. Случилось непредвиденное — в последней схватке микенец и один из сильнейших кулачных бойцов Крита получили серьёзные повреждения, и кефтиу, хоть и победил своего противника, но не мог сражаться дальше. В главном, финальном, поединке праздника выступать было некому, и афинянина нужно было провозглашать победителем. Однако минос имел право заменить бойца, и он немедленно подозвал к себе Леокрита.
— Повелитель... — Леокрит согнулся перед Аройо в низком поклоне.
— Ты говорил, что твои бойцы — лучшие... — В голосе правителя Крита отдалённо прогромыхал гром.
— Нет предела совершенству, о блистательный, — почтительно ответил Леокрит. — Афиняне — отменные бойцы.
А тот, который на арене, вдобавок ещё и очень силён. Похоже, он зачат в неравном браке и его отцом был варвар из Первых. Они ещё остались в непроходимых горах острова Закинф. Чтобы выжить, варвары часто умыкают женщин равнин...
— Всё это интересно и познавательно, однако о варварах Закинфа мы поговорим как-нибудь в другой раз... Видно было, что минос едва сдерживает себя, чтобы не вспылить. — Ты лучше скажи, кого можно выставить против афинянина? Завершающий бой должен состояться обязательно! И лучше будет, если наш боец в нём возьмёт верх.
