И минос, и все Высшие, и другие зрители глазам своим не поверили. Никто даже не предполагал, что юный боец-кефтиу может такое сотворить. Продержаться какое-то время против гиганта-афинянина, чтобы поддержать честь кулачных бойцов Крита, — это да, вполне возможно. Но чтобы смахнуть его одним ударом, как муху со стола... Это было немыслимо, невероятно!
Но факт был налицо — иноземный кулачный боец по-прежнему нюхал плиты внутреннего двора Лабиринта, с ним возились элланодик, жрец-лекарь и два ахейца из свиты афинского посла, а юный кефтиу подошёл к той стороне, где сидел минос с правительницей, прижал кулаки, обмотанные ремнями к груди, и низко им поклонился. Только тогда зрители взревели, словно стадо диких быков, когда их ловят сетями. Казалось, что ещё немного и стены домов, окружавших арену, обрушатся.
Бледный, как полотно, и напряжённый, словно струна лиры, Леокрит, который стоял всё это время в дверях подсобного помещения, где атлетов готовили к боям, почувствовав слабость в ногах, присел на дифр, заботливо подставленный Отово. Тот удар, который на его глазах исполнил Даро, был в высшей степени превосходным. «Любимец богов...» — прошептал восхищенный Леокрит, не сводя глаз со своего ученика. Он точно знал, что не учил Даро такому хитрому приёму. Юноша проделал едва не танцевальную фигуру — точно такую, как во время схватки с быком, когда животное пропускают мимо, а сам атлет находится в опасной близости от его рогов. Для этого трюка требуется не только запредельная смелость, но и отменная реакция. Ахеец допустил грубейшую ошибку, уподобившись быку. Он понадеялся на свои внушительные физические данные, но при этом позабыл, как развлекаются юноши Крита. Таврос пострашнее любого кулачного бойца...
Леокрит в изумлении покачал головой. У каждого учителя всегда был в запасе какой-то свой, особый приём, которым он мог победить ученика. Это считалось законом среди наставников кулачных бойцов. Но юный Даро продемонстрировал ему нечто совсем уж запредельное. Его фокус не был известен даже Леокриту, который неоднократно побеждал в кулачных боях у себя на родине. По этой причине прославленного бойца минос и пригласил учить юных кефтиу кулачному бою. Конечно же, наставник не мог знать, что кибернетос Акару, дед Даро, был в молодости одним из лучших кулачных бойцов Крита. Он и научил своего внука нескольким приёмам кулачного боя, которые считались среди наставников секретными.
А зрители между тем продолжали буйствовать. Они узнали, как зовут юного победителя, и его имя, повторенное многократно и громогласно, вместе с эхом поднялось ввысь и полетело к горам, синеющим на горизонте, и к морю, тающему в полуденном мареве.
Глава 14
ТАВРОКАТАПСИЯ
Получив приз за победу в пигмахии — драгоценный лавровый венок и великолепный ксифос с золотой рукоятью, Даро снова занял своё место позади миноса, который начал проявлять к нему повышенные знаки внимания, что не понравилось многим сановникам. Юноша замечал на себе недобрые и завистливые взгляды, но ему было не до придворных интриг. Его глаза были прикованы к Атенаис. Она тоже смотрела на него, и только на него, словно её совершенно не интересовало то, что происходило во внутреннем дворе, превратившемся в арену для состязаний и священных игр.
Казалось, их соединила невидимая нить — как нить Ариадны. Только у Тесея, который спускался в тёмное и страшное подземелье, чтобы сразиться с Минотавром, она была единственной надеждой выбраться из лабиринта и могла оборваться в любой момент, а Даро и Атенаис соединяла нить любви, которая гораздо крепче всех других нитей на всём белом свете.
Но вот повелитель Крита поднялся и взял в руки обеими руками огромный ритон из чёрного стеатита. Он был выполнен в форме головы быка, рога которого сделали из золота, а глаза и губы — из белого оникса. С видимым усилием подняв ритон повыше, Аройо выплеснул из него вино, которое окрасило в красный цвет плиты внутреннего двора Лабиринта. Возлияние могучему богу Посейдону Энесидаону, Колебателю Земли, было совершено, что означало начало таврокатапсии — священных игр с быком, которые имели для всех кефтиу жизненно важное значение.
Едва вино разлилось по двору, образовав пятно, по цвету похожее на кровь, раздалось могучее мычание возмущённого тавроса, запертого в узком помещении, которое имело выход во двор. Вскоре появились молодые жрецы, приписанные к Бычьему двору, — помощники Апикаразоро. В руках они держали длинные палки, которые нужны были в двух случаях: чтобы загнать быка обратно в стойло и чтобы спасти жизнь поверженной «жертве». Для этого животное при необходимости били по носу — самому чувствительному месту тавроса.
Несмотря на отменную физическую подготовку, юноши и девушки иногда допускали промахи, и бык немедленно наказывал их за это. Кроме того, случались и очень хитрые тавросы, которые поджидали удобный момент, чтобы поддеть своих мучителей на рога. В отличие от быков со спиленными остриями рогов, которых держали в Бычьем дворе для учебных целей, предназначенные для игр животные буйствовали на арене в первозданном виде.
После жрецов в сопровождении приветственных криков зрителей появились и «жертвы» тавроса — семеро юношей и столько же девушек. Микенцы были менее рослыми, нежели кефтиу, но кряжистыми. Лица у них отличались смуглостью, а длинные волосы цвета воронова крыла охватывала в районе лба широкая лента из виссона, которая не позволяла поту заливать глаза. Все они были одеты одинаково: короткие набедренные повязки, кожаные пояса с приклёпанными к ним бронзовыми пластинами на талии и мягкая шнурованная обувь. Юноши и девушки разбились на группы и разбежались в разные стороны.
Судя по хорошо развитым мышцам, молодые люди занимались физическими упражнениями с раннего возраста. Даро мельком глянул в сторону будущих «жертв» и отметил абсолютную сосредоточенность на их лицах. Он знал, как можно достичь подобного состояния. Это была одна из тайн священных игр. Хотя ему и не довелось в них поучаствовать, несмотря на все его просьбы и даже мольбу, Даро в этом вопросе просветил дед, который в юности не раз выходил на арену для схватки с тавросом.
Главные мистерии священных игр происходили не днём во внутреннем дворе, а ночью, в Лабиринте, на круглой, окружённой высокой стеной и открытой сверху площадке. Там были нарисованы на каменных плитах два спиральных витка, обозначавшие путь посвящаемых в таинства мистерий. Мисты — юноши и девушки — входили в Лабиринт через узкую низкую дверцу с опущенной головой и в согнутом положении, двигаясь в танце по виткам задом наперёд и держась за вымазанный кровью канат, который с силой тянул возглавлявший процессию жрец-мистагог, главный хранитель древних обычаев. Канат заменял красную нить Ариадны.
В наружном витке, на круглой площадке, посвящаемых ожидали жрецы в звериных шкурах и волчьих масках. Они отнимали у юношей и девушек украшения, срывали одежды, вымазывали их кровью жертвенных быков. Дикий танец — странные, неестественные позы и нелепые прыжки с высоко поднятыми коленями, — продолжался под звериный рёв и волчий вой очень долго, до изнеможения посвящаемых. Затем верховная жрица Коносо принимала в подземном святилище каждого миста отдельно и окуривала его благовониями. «Жертвы» получали напиток, который вызывал изменение сознания, и им начало казаться, что они и впрямь пойдут на заклание Минотавру. В знак приобщения к великому таинству всем девушкам и юношам верховная жрица обычно дарила миниатюрные бронзовые статуэтки тавросов.
