Конечно же царский лекарь сделал заключение, что божественный Минос умер от апоплексического удара, а царь Кокал поторопился похоронить его на Тринакрии со всеми полагающимися сыну самого Дивея почестями, чтобы как можно быстрее скрыть следы своего преступления. Но людскую молву не убьёшь, не задушишь, не утопишь в кипятке, и вскоре эта трагическая история дошла до ушей царствующих персон, которые правили народами, населявшими берега Великого моря. Однако они не торопились выносить её на всеобщее обсуждение. Потому что у подданных может возникнуть соблазн проверить, насколько правдивы утверждения властей, что их царь — полубог и что он неуязвим. Со временем многое в этой истории забылось, а саму её суть знали только немногие Высшие, жрецы, некоторые сановники и сам правитель Крита.
— Мне доложили, что ты отменно владеешь ахейским языком. Это так? — спросил Аройо.
— Да, повелитель...
— Великолепно! — с воодушевлением воскликнул минос. — В Микенах ты должен притвориться, что тебе совершенно неизвестен язык, на котором они разговаривают. — Тут Аройо рассмеялся и сказал шутливым тоном: — Попроси, пусть тебя поучат ахейскому языку, но притворись туповатым. В твоём присутствии микенцы будут говорить без опаски, а ты всё слушай, запоминай и записывай на папирусе тайнописью. Насколько мне известно, грамоте ты обучен и тайнопись знаешь. Кроме того, внимательно осмотри Микены и другие крепости, и нарисуй план укреплений. Дело это опасное, скажу сразу. Если боишься, что тебя раскроют и схватят, то лучше откажись от поездки. Ведь тебя не просто убьют, а зажарят живьём в медном быке, который стоит на центральной площади Микен. Именно там ахейцы казнят своих врагов и преступников.
Аройо внимательно следил за реакцией Даро на его предупреждение. Но на лице юноши не дрогнул ни единый мускул. Выдержав паузу, он спокойно ответил:
— Повелитель может не сомневаться во мне. Я постараюсь живым в руки микенцев не даться. Но если мне придётся умирать в тяжких муках, то со мной будут наши боги, которые поддержат меня в эти страшные мгновения.
— Верю, — просто сказал минос. — Иного я и не ждал от тебя...
На этом приём был закончен. Даро возвращался домой, словно на чужих ногах. И мрачно думал: «Как же, попробуй откажись... Это будет означать большой позор для всей моей семьи, а я окажусь в полном забвении и немилости у миноса. Тогда меня не допустят управлять даже каким-нибудь дырявым корытом, не то что эпакридой».
Спустя несколько дней небольшая, но сильная флотилия под командованием главного кибернетоса Атеа, великолепного знатока Эгеиды, который составил немало морских карт и планов чужеземных крепостей, вышла в море. О том, чем будет заниматься Даро, когда окажется в землях ахейцев, знал только он. Что касается Видаматы, то мудрому сановнику достаточно было распоряжения миноса, которое предписывало назначить высоким посольским чином совсем ещё зелёного юнца, не искушённого в дипломатии. Он догадывался, что это не просто каприз повелителя и что у юноши есть какая-то тайная миссия, о которой не должен знать даже посол. Это немного обижало старика, но он помалкивал.
К главному порту ахейцев Навплии можно было плыть прямым путём. Но не всегда прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками. Прямой путь к землям ахейцев предполагал выход в ту часть Эгейского моря, где не было островов, а значит, не существовало никаких ориентиров. Ведь единственным мореходным инструментом, которым располагал главный кибернетос (и кормчие других кораблей), был груз с привязанной к нему длинной тонкой верёвкой, на которой были нанесены метки, соответствующие длине локтя. Этим приспособлением измеряли глубину моря, что было неудобно, так как приходилось снижать скорость корабля, а то и вовсе останавливаться. Данные промеров сверялись с теми, которые сделали прежде кибернетосы торговых судов. Они обозначались на карте, сделанной из особо прочного и гибкого папируса, покрытого прозрачным лаком, чтобы его не испортила морская вода или дождь. Этому мореходы Крита научились у моряков Айгюптоса, весьма искушённых в составлении карт.
Днём кибернетосы кефтиу в основном ориентировались по очертаниям знакомых берегов или по приблизительному подсчёту пройденного пути, а ночью, в открытом море, что случалось весьма редко, — по созвездию Тавроса и другим звёздам. Определение курса и направления ветра тоже было не очень точным, так как различали всего четыре пункта — восток, запад, север и юг. А ведь торговые суда в значительной степени, а крупные военные корабли — даже исключительно — зависели от погоды. Их сносило с курса даже при не очень сильном боковом ветре.
Беспомощность судов в дурную погоду ограничивала время судоходства летними месяцами. Зимой, в период сильных штормов, выходить в море отваживались или глупцы, или безумцы. Поэтому минос и выбрал время для отправки посольства с таким расчётом, чтобы Видамата и его свита перезимовала в Микенах. Длительное пребывание в гостях предполагало большее количество нужных сведений, которые обязан был разведать Даро.
По этим причинам посольская флотилия выбрала более длинный, но надёжный путь — от острова к острову. Одни из них считались необитаемыми, хотя не исключено, что там проживал какой-нибудь древний народ, другие были обжитыми, а третьи служили пристанищем лэйстес. Конечно, с кефтиу морские разбойники старались не связываться, тем более — с военными кораблями Крита, но на ночь, когда приходилось бросать якорь у берега и посольские чины, а также некоторое количество эпибатов сходили на сушу, обязательно выставлялось охранение.
Оно было двух видов: «медное» — это когда посольство охраняли исключительно воины в своей медно-бронзовой броне, и в виде настоящего военного лагеря, для которого сооружали прочный забор со сторожевыми вышками, а иногда даже рыли ров с валом, если вблизи не было леса и предполагалась длительная стоянка для починки кораблей. Такие предосторожности не были лишними. Если прежде опасались только пиратов-ахейцев, которые не отваживались нападать на корабли боевого флота миноса, опасаясь скорой расправы (они старались грабить только торговцев), то «народы моря», появившиеся неизвестно откуда, подобные соображения в расчёт не принимали. Они бросались на всех, как взбесившиеся псы.
Кроме того, на островах были и любители поживиться за чужой счёт. Ночью они зажигали ложные сигнальные огни, и припозднившиеся суда, летевшие на их свет, как мотыльки на огонь, разбивались о скалы. Оставалось лишь ограбить потерпевших кораблекрушение и добить спасшихся. В рабство этих моряков и торговцев никогда не продавали — чтобы они не выдали тайну ложных маяков.
Изобретение этого промысла ахейцы приписывали Навплию, царю Эвбеи, которая была крупнейшим рынком рабов в Эгейском море. Когда чужеземные корабли приближались к цепи рифов у побережья, он зажигал огонь на горе Каферее. Обрадованные близостью суши путешественники забывали об осторожности и плыли в направлении ложного маяка. На этих рифах погибли многие суда, как торговые, так и военные. Каферея находилась в юго-восточной части Эвбеи, у мыса, образованного северным склоном трёхглавой горы, которая напоминала трезубец Посейдона — отца Навплия; это был символ его власти над морем.
