— Как дерьмо в проруби? — раздался с парапета резкий насмешливый голос. Талызин появился на западном бастионе в белом адмиральском мундире, при полной кавалерии и с обнажённой шпагой в руке. — Убирайтесь! Здесь нет места для императора! — крикнул он. — Мы присягнули Её Величеству Екатерине Алексеевне! Если вы не отплывёте, я прикажу стрелять из пушек!
В отчаянии Гудович обернулся к галере и что есть мочи закричал:
— Измена! Бегите, государь! Спасайтесь!!!
Пётр аж подскочил на месте, сжав деревянные перила с такой силой, что они скрипнули. И немедленно острая боль ланцетом взрезала ему кишки.
— Как они смеют? — возопил он. — Кто говорит со мной? Где комендант Нумерс?
— Комендант арестован, Ваше Величество, — холодно отозвался со стены Талызин. Теперь он обращался прямо к императору, благо расстояние позволяло.
Близок локоток, да не укусишь. Вот он, Кронштадт, на блюдечке. Сильнейшая база на Балтике. Её гарнизон и корабли могли перевернуть мятежную столицу вверх дном и передавить гвардейцев-изменников, как клопов! Могли, но не желали. От этого хотелось выть и бесноваться. Топать ногами и изрыгать проклятья.
Вместо брани Пётр Фёдорович тоненько заголосил, как обиженный ребёнок, и, всхлипывая, поплёлся в трюм.
— Пусть стреляют! Пусть! Предатели! Клятвопреступники! Да я им... Они у меня... — Он сжимал и разжимал кулаки, не зная, за что схватиться. Наконец, нащупал на поясе рукоятку шпаги, попытался сдёрнуть ножны, но они застряли ровно посередине. Ещё пуще расплакался и повис на перилах.
Обняв государя, Елизавета Воронцова увела его вниз.
— Если в течение четверти часа ваши корабли не отойдут на безопасное расстояние от крепости, я прикажу открыть огонь, — окликнул Гудовича Талызин.
С моря было слышно, как в Кронштадте бьют тревогу. На стену высыпали цепочки солдат и застыли у парапета, вскинув ружья.
— Пожалуй, стоит разворачивать корму, — крякнул генерал-майор Измайлов.
Гребцы поспешно налегли на вёсла. Едва шлюпка отошла от стены, послышался предупредительный залп. Пули просвистели поверх голов, но звука было достаточно, чтоб нервы у всех, находившихся с государем, окончательно сдали.
— Убираемся отсюда ко всем чертям! — доносилось из-под палубы.
Для скорости даже перерубили якорный канат, а дамы уже в который раз огласили окрестности своими горькими жалобами.
Яхта повернула под ветер. Галера на вёслах двинулась по направлению к Ораниенбауму. На мелководье корабли не могли следовать друг за другом, поскольку имели разную осадку. Вскоре пал такой густой туман, что с одного борта уже нельзя было различить другой.
Только около двух часов пополуночи галера приблизилась к ораниенбаумской гавани. Почти все находившиеся на ней спали. Из-за тумана она причалила к лёгким мосткам на довольно большом расстоянии от дворца, зато неподалёку от охотничьего домика. Измученный и больной Пётр, опираясь на руки двух адъютантов, с трудом поднялся по лестнице. На площадке его замутило, и Гудович подхватил государя под спину.
Он отнёс Петра в тесный японский кабинет, куда приказал подать кофе, раскуренные трубки табаку и позвать корабельного врача. Бедная Елизавета не выказывала ни малейшей усталости, она сама уложила государя на диван, сама расстегнула манжет и обнажила ему руку до локтя, а когда пришёл вдрызг пьяный медик и отворил пациенту кровь, держала голову Петра у себя на коленях.
Слабость, нахлынувшая сразу, несколько успокоила государя. Он попросил вина и белого хлеба с солью, а потом заснул, так и не выпустив пальцев Воронцовой.
Яхта потеряла галеру из виду ещё на кронштадтском рейде. Однако ощущение угрозы не покидало пассажирок. От усталости дамы перестали стенать. Иных укачало и они совершенно зелёные свешивались за борт. Другие дремали, обнявшись, и являли миру трогательную нежность, столь редкую в кругу придворных красавиц. Фрейлины давно смирились с судьбой и не ждали от императора ничего, кроме очередной грубой выходки.
— Как это он ещё не связал нам руки и не навесил камней на шеи? — не унималась Прасковья Брюс. Она одна не потеряла присутствия духа или, лучше сказать, всегдашней неугомонности. Ей претило сидеть сложа руки на месте, в то время как, по её разумению, их в любой момент могли пустить на дно. Пламенная душа Парас жаждала приключений с благополучным исходом.
Наконец, графиня не выдержала. Она поднялась с кресла и прошлась по палубе, как бы разминая кости. Невзначай приблизилась к капитану, невозмутимо стоявшему на мостике и изредка цедившему приказания. Матросы и так работали споро, без лишней суеты, это Брюс отметила сразу. Она снова перевела взгляд на капитана и усмехнулась про себя. Какой молоденький! Лет семнадцать — восемнадцать. Наверное, из Морского корпуса. Графиня слышала, что на лето курсантов приписывали к судам для практики.
Этого откомандировали аж на императорскую яхту. Да ещё позволяли командовать! Небось из лучших. Только вот что ему тут делать? Катать на прогулках государевых гостей? Наблюдать, как пьяные блюют за борт и хватают баб за задницы?
Брюс вгляделась в чистое, как пасхальное яичко, лицо молодого человека. Оно было овальным, с правильными чертами и тем редким обаянием неиспорченности, которое графиня редко встречала при дворе. Здесь все всё очень быстро понимают. А этот... не недотрога, не неженка (вон руки-то какие крупные, почти крестьянские). Не удивлюсь, если он сам с матросами мотает канаты, подумала Брюс. И в то же время она почему-то робела перед юношей.
В её планы входило подойти к нему, завязать разговор, слово за слово, начать заигрывать и потом как-нибудь, Прасковья пока не знала как, склонить его помочь несчастным женщинам... Так ли сложно очаровать сопляка? Вряд ли он часто общался с придворными дамами. Но на деле получалось, она и подступиться-то к нему не решается. Испытывает неловкость. Да что такое?
— Господин капитан. — Парас всё-таки взяла себя в руки.
— Я всего лишь курсант, — со смущённой улыбкой прервал её юноша. — Капитан Ридерс отлучился домой, в Питер, у него жена больна. Кто же знал, что Его Величество вздумает кататься...
— Но в данный момент вы командуете? — уточнила Брюс.
Курсант кивнул.
— А вам не кажется, что держать дам в плену... это... это, — её хорошенькие пальчики теребили край газовой косынки, — варварство?
— Совершенно с вами согласен, мадам, — отозвался курсант. — Но что вы предлагаете? У меня приказ императора.
— А если он прикажет вам умертвить нас? — вскрикнула Брюс. — Ведь мы заложницы. Наши родные в столице и давно присягнули государыне. Если бы вы были там, вы бы тоже...
Капитан жестом остановил готовые сорваться с её уст слова.
— Не советую склонять меня к измене, сударыня, — отрезал он. — Даже если я и испытываю к вам сострадание, то это никак не мешает мне исполнять свой долг. Вряд ли государь хочет причинить вам вред.
