— Дык император ё...ся, — рыгнул ему в ответ парень. — С утрева, говорят, глазищи залил и поехал верхами кататься. Ну и е...ть об камень грудью. Известное дело.
«Во бред-то!» — возмутился Гриц, но перебивать словоохотливого торговца не стал, а тот начал лепить уже совсем несообразное:
— А есть ещё болтуны, бают, дескать, государь бежать изволили, но не велели сказывать, куда. А хоронят пустой гроб. — Лоточник многозначительно высунул язык. — Во как! Тока нам сие без надобности. Не хочим его царём. Хочим царицу. Сочная бабочка. Я её видал.
Гриц едва сдержался, чтоб не съездить невеже по зубам. Ему вдруг пришло в голову, что теперь всякий сможет сказать о ней так. Ибо кто отнимет у народа право на свою государыню? Отныне она принадлежит им. А он принадлежит ей. Хочет этого или нет.
Теснимый толпой, Потёмкин всё-таки протолкался к своим. Каре конногвардейцев стояло у южного крыла дворца и, судя по всему, готовилось перестраиваться на походный марш. Гриц справился у ротмистра Хитрово, как идут дела. Не услышал в ответ ничего членораздельного и хотел было поспешить к лестнице, но в этот момент двери распахнулись. На пороге появился Алексей Орлов в сопровождении нескольких гвардейцев, среди которых были освобождённый Пассек (у него под глазом сиял фонарь) и князь Дашков — бледный, с заметно перекошенным лицом. Видно, супруга задала ему за сегодняшний день перцу.
Все они встали по бокам от входа, и лишь потом появилась императрица в сопровождении Екатерины Романовны. Обе были в преображенских мундирах, у государыни через плечо красовалась голубая андреевская лента, а у Дашковой — красная анненская. Императрице подвели белую, с лёгкой серой рябью кобылу. Княгиня вместе с остальными вождями заговора села верхом чуть в стороне.
Екатерина взметнулась в седло с лёгкостью кавалерийского капитана, отсалютовала гвардейцам поднятой рукой. Сразу с разных концов шеренги запели горны, тревожная барабанная дробь рассыпалась над строем, и Её Величество, пришпорив лошадь, галопом понеслась мимо полков. Она застыла в самом центре площади, и голос её — тёплый и громкий — загремел над головами солдат:
— Дети мои! Братья! Наше дело требует завершения! Нельзя позволить окружающим государя предателям увезти его за границу и тем подать повод к нападению на нас соседних держав! Будущее Отечества, его тишина и спокойствие, в ваших руках! Надобно изгнать из Петергофа голштинцев и принять у императора отречение! После сего в наших сердцах не останется и капли вражды!
Последние слова Екатерины потонули в дружном рёве солдат.
— Отречение!!! — кричали они, потрясая саблями. — На Петергоф!!!
По их кровожадному виду можно было подумать, будто они собираются разобрать резиденцию на кирпич и разорвать голштинцев Петра Фёдоровича в клочки. Однако в реальности все уже изрядно устали и с большим удовольствием разбрелись бы по казармам — пить. А потом, конечно, гулять, как водится. По-чёрному. По всей столице-матушке. Пока не сведут под белы руки в караулку. Вот потому и нужно было уводить их из города, иначе они его разнесут из самых лучших побуждений. От чистого сердца!
Екатерина это хорошо понимала и окружавшие её люди тоже. Вслед за братом из дворца вышел Григорий Орлов. Лицо у него было зелёным от бессонницы, глаза тревожными. Он то и дело оглядывался через плечо на стоявшего в темноте дверного проёма Панина.
Именно Никита Иванович оставался в городе вместе с наследником Павлом и небольшим воинским контингентом — по роте от каждого полка. Были это охрана или конвой — трудно сказать. Императрица не доверяла Панину и не хотела подчинять ему все полки. Гвардия уйдёт из столицы вместе с ней. А те, кто не тронется с места, будут пить-гулять, слабо реагируя на приказы штатского. Скорее всего, Никита Иванович окажется заложником во дворце, окружённом толпой неуправляемых вояк. Пусть почувствует, чего он стоит без Екатерины и её друзей...
Государыня окинула быстрым взглядом уже пришедшие в движение полки и выдернула из ножен на поясе шпагу. Это был эффектный жест — серая сталь пронзает белое ночное небо и указует в сторону Петергофа. Мол, вперёд! Разгромим врага!
Но вышел конфуз. На рукоятке клинка отсутствовал темляк — шёлковая лента с кисточкой. Наверное, Като обронила его в спешке, когда одевалась.
— Темляк! Темляк! — пронеслось по полкам.
В шеренге офицеров-преображенцев никто не догадался первым подать государыне ленту. А вот Гриц всегда был тут как тут. Он ударил коня пятками в бока и раньше, чем кто-либо опомнился, подскакал к Като. Опустив шпагу, Потёмкин стряхнул свой темляк и протянул его возлюбленной на ладони. Екатерина аккуратно подцепила ленту кончиком клинка, плотный атлас заскользил по лезвию и зацепился за рукоятку.
— Благодарю, — улыбнулась она.
Ему бы отъехать в сторону, вернуться в строй. Не тут-то было. Рыжий жеребец заигрался с белой кобылой императрицы. Стал покусывать её за холку и тереться щекой о шею.
Медлить было нельзя. Передняя колонна измайловцев уже разворачивалась и покидала площадь.
— Ну что ж, господин вахмистр, — Екатерина тоже взялась за поводья. — Едемте вместе. Видно, не судьба вашему жеребцу отходить от моей кобылы.
Полки один за другим покидали город, оставляя его в объятьях хаоса. Красочного, хмельного и шипевшего весельем, как плевок на сковороде. Первыми шли измайловцы. Эта честь была оказана им за особые сегодняшние заслуги. Когда преображенцы попытались занять возле государыни место почётного эскорта, подшефные гетмана Разумовского не уступили с криками:
— Куда прёте? А где вас утром носило? Теперь все горазды себя показать! Наше место, не отступимся!
Это был опасный момент. Если бы преображенцы заспорили, то задиристые, не слишком трезвые и уже раззадоренные незаконным первенством измайловцы могли взяться за тесаки. Екатерина натянула поводья и хотела было вмешаться. Но её опередил Орлов. Незлобивый и насмешливый он всегда пользовался авторитетом у солдат.
— Уступите, братцы, — с каверзной мягкостью в голосе попросил Григорий. — Не стоит из-за этого драться. На марше мы перестроимся. Её Величество, ради безопасности, поедет в центре колонны, измайловцы вокруг неё. А вы выдвинетесь в авангард и первыми вступите в Петергоф. Значит, и разгон голштинцев, и арест императора достанутся вам. — Гришан хитро подмигнул усачам. — Обставим горлопанов. Возьмём все лавры себе.
Преображенцы погудели, как тревожный улей, но разошлись, предоставив Екатерине свободно выехать с площади. Конногвардейцы замыкали шествие, но было очевидно, что, как только полки покинут город, произойдёт перестроение. Верховые выйдут вперёд.
— Не стоит ли часть сил сразу двинуть на Ораниенбаум? — осведомился Гриц. — А часть пусть скачет к Петергофу, упреждая пехотинцев. Я готов взять пару эскадронов.
— А пару возьму я, — вступил в разговор Алексей Орлов. — Думаю, этого хватит, чтоб разогнать голштинцев.
— Делайте, как знаете, поручик, — благостно кивнула императрица. — Главное, чтоб вы успели закончить всё серьёзное до того, как в резиденцию войдут пешие полки. А с меня довольно и роли живой святыни, которую я играю дорогой. — Она обернулась к Дашковой. — Екатерина Романовна, голубушка, поезжайте вперёд вдоль полков, а потом, не спеша, в арьергард и обратно. Думаю, что добрая половина служивых не различает нас с вами и будет уверена, что это я скачу мимо них.
