Пока дураки решают, спешить ли на помощь к императору, умные люди делают состояние. И речь должна идти уже не о подсвечниках...
Александр Мартынович преспокойно обогнул дворец и вошёл в него не через парадный вход, а со стороны караулки, что, естественно, не вызвало ни малейших подозрений. Потом он миновал узкий коридор, отделявший помещение для дежурных офицеров отличных покоев императорской четы. Спальня государя его не привлекала, там у Петра Фёдоровича всё было по-солдатски. Даже с роскошной елизаветинской кровати он приказал снять пуховики и почивал на голых досках, покрытых шинельным сукном. Комната императрицы тоже не могла похвастаться роскошью убранства. Её Величество отличалась бюргерским практицизмом и не чувствовала себя по-домашнему среди хрусталя и позолоченной бронзы.
Зато покои, отведённые фаворитке Воронцовой, соединяли тонкий парижский шик с самыми варварскими представлениями о богатстве. Именно там Шванвич намеревался найти немало ценных безделушек, а может быть, и спрятанные драгоценности графини. Пётр дарил ей много и без разбору. Случалось, насыпал в стакан жемчуга и на ложке протягивал дамам. Та, что решалась проглотить белый шарик, получала его в подарок. В этом жесте было заключено грубое бесстыдство императора. Воронцова глотала всегда, и из полученных ею жемчугов уже получились тяжёлое колье, серьги и диадема о двадцати камнях. Все они, прежде чем украсить чело возлюбленной государя, побывали у неё в толстой кишке и вышли через задний проход. Это особенно забавляло Петра, и он беспрестанно рассказывал о сём конфузе, а Лизка хохотала, не считая себе за бесчестье.
Шванвич тоже не почёл бы бесчестьем похитить камни подобной судьбы. Ведь украшения, созданные из них знаменитым Позье, считались шедеврами ювелирного искусства. Но на столе Елизаветы швед нашёл лишь две алмазные булавки в виде бантов да гранатовую бутоньерку. И то хлеб, решил Мартыныч. Он без церемоний вскрыл ножом ящики итальянского комода, каждый из которых исполнял свою мелодию. В двух нижних лежало бельё. Шёлковое, лионское, с дорогим золотистым кружевом павлиний глаз. Если б была возможность вынести отсюда увесистый тюк, то коллекция ночных сорочек императорской пассии стоила не дешевле диадемы.
Дальше шли ленты, гребни, сетки для волос. Склянки с тяжёлыми пряными ароматами. Нюхательные соли от мигрени. И вот наконец глазам взломщика открылась индийская шкатулка чёрного дерева с инкрустацией из слоновой кости. Замок, естественно, не поддавался. Пришлось попотеть, прежде чем Александр Мартынович справился с ним. Нож был отброшен, в ход пошла кочерга. Каково же было разочарование вора, когда внутри обнаружились не перстни и ожерелья, а какие-то плотные, желтоватые листы, исписанные по-русски. Возможно, эти вещи имели для владельцев какую-то ценность, но для него были абсолютно бесполезны. Шванвич бросил бумаги на пол и продолжал рыться в ящиках, пока не набил карманы порядочным числом «безделушек», тысячи так на три.
Эти находки утешили душу алчного шведа. Если ему удастся благополучно вынести их из дворца, спрятать, а потом сбыть, его военная карьера будет окончена. Шванвичу уже никогда не придётся вскакивать на рассвете со звуком трубы, исполнять чужие приказы, чертыхаться при каждой недоплате жалованья и выслушивать попрёки жены. Пожалуй, с такими деньгами он сможет позволить себе совсем другую жену... Но главное — он купит что-нибудь доходное. Возможно, стекольный завод в Стрельне. Возможно, пару купеческих кораблей для перевозки парусины в Англию. А может статься, дорогую ресторацию на Невском — с несколькими отдельными залами и меблированными комнатами в верхних этажах, которые будут гостиницей для богатых иностранцев.
Швед так размечтался, что только сигнал горна вернул его к реальности. Он поспешно запихнул награбленное в карманы, ссыпал мелочь в раструбы сапог и подбежал к окну. В резиденцию вступали конногвардейские эскадроны. Они быстро заняли плац. Голштинцы, как и следовало ожидать, не оказали никакого сопротивления. Солдаты в синих мундирах толпами сдавались победителям, не сделавшим ни единого выстрела.
Шванвич запаниковал. Путь отступления через караулку оказался отрезан. Выбраться из дворца по одному из чёрных ходов и сразу попасть в сад казалось несложным. Но перейти из личных покоев государя в служебные помещения можно было, только миновав парадную лестницу, а на ней уже толкались конногвардейцы.
Мартыныч заметался, ища спасения в просторной гардеробной Воронцовой. Оттуда выскользнул в будуар, нашёл дверь на чёрную деревянную лестницу, соединявшую крошечную столовую фаворитки прямо с буфетной — дама любила покушать, — и наконец очутился на кухне, среди печей и медных кастрюль внушительного размера. Здесь не было ни поваров, ни кофешенков, распоряжавшихся подготовкой императорской трапезы. Остались недочищенные рыбины на столах, белужий бок, пучки зелени, рыжие головки твёрдых пражских сыров, на доске остро благоухал мелко порубленный чеснок.
Приоткрытая дверь вела сразу в небольшой дворик, где на плетне совсем по-деревенски сушились горшки. Александр Мартынович непременно выбрался бы отсюда, если б несколько конногвардейских солдат, оголодавших за дорогу, не отправились бы на кухню искать съестное и выпивку. Они наткнулись на Шванвича случайно и тут же повязали его, полагая, что этот голштинец, тайком выбирающийся из дому, не кто иной, как императорский шпион. При аресте «злодея» обыскали, вытряхнули на грязный кухонный стол содержимое его карманов, сапог и обшлагов мундира. Весьма подивились количеству награбленного и, решив, что перед ними вор, послали одного из товарищей за командиром.
Пассек явился не один, а в компании гетмана Разумовского. Как оказалось, тот почитал для себя зазорным не принять участия в охоте на императора и нагнал эскадроны у самого Ораниенбаума.
— Э-э, да ты, брат, ворюга! — беззлобно рассмеялся Кирилл Григорьевич. — Сколько золотишка натащил! А знаешь, что в старину за такие проделки руки рубили?
Шванвич не знал, но мог предположить.
— Дай теперь тебя никто по головке не погладит. Разве что по лбу калёными клещами. Выжгут тебе слово «вор» на челе и на щеках, век бриться не будешь. И потопаешь в кандалах до Кеми. Во как.
Александр Мартынович всё ещё не верил, что столь блестяще начавшееся предприятие закончилось трагически. Он повалился гетману в ноги, стал молить о снисхождении, ссылаться на неуплату жалованья и якобы голодающую жену с младенцами.
— Ври, ври, — оборвал его Разумовский. — Это вам-то, голштинцам, не платят? На два месяца задержали деньги, и вы уже отказываетесь защищать своего же государя? Такого же Ганса, как вы? Дрянь-люди.
Он смачно и простонародно харкнул на пол. Иногда Кирилл Григорьевич к месту вспоминал, что родился простым свинопасом.
Пассек тем временем молчал и мрачно рассматривал груду золотых побрякушек на столе.
— Возможно, это принадлежит Её Величеству, — наконец сказал он. — Надобно вернуть в царицыну опочивальню, а у двери выставить охрану. — С этими словами он вытряхнул на пол лук из корзины, сгрёб в неё награбленное и, сделав знак двум конногвардейцам следовать за собой, двинулся по чёрной лестнице в жилые покои.
