Гетман хмыкнул. Совсем недавно в разговоре с Паниным императрица настаивала на том, что Петрушку следует отправить в Голштинию. Была ли это игра? Вряд ли. Скорее всего, она ещё не приняла окончательного решения. То, что ирода увезут в «уединённое местечко», очень и очень на руку. Легче будет его... В Шлиссельбурге, поди, к узнику и не подобраться.
В кабинет постучали, и на пороге появился Пассек, так и не представившийся государыне после поездки в Ораниенбаум. Пётр Богданович низко поклонился и, приняв благосклонное приветствие, молча протянул Екатерине свёрнутые в трубку бумаги.
— Ваше Величество, вот это было обнаружено мною на полу покоев госпожи Воронцовой. — Больше капитан не произнёс ни слова, настороженно наблюдая за лицом императрицы.
Като взяла бумаги не без внутреннего содрогания. В её планы не входило обнаружение секретных документов в резиденциях. Мало ли что могло открыться глазам простодушных гвардейцев. На неокрепшие умы и бесхитростные души служивых тайны императорской фамилии могли оказать самое развращающее действие.
Государыня развернула первый листок и углубилась в чтение. Это был приказ императора об её аресте, помеченный вчерашним числом. Успели. Как вовремя! Она колко рассмеялась. В сущности, ничего нового, но всё-таки не приятно. Особенно то, что Пётр хранил этот важный, касавшийся только их двоих документ в спальне у любовницы. Но и его можно понять: хотел сделать фаворитке подарок на свои именины. Видимо, обнародование указа он приурочивал к вчерашнему торжественному обеду.
Екатерина зажмурила глаза и на мгновение представила, как бы это было. Полный зал народу, блестящее общество, иностранные послы. Всё внимание обращено на государя. А он уже сильно пьян, встаёт с бокалом в руках и через стол бросает ей оскорбления в лицо. У императрицы возникло чувство дежавю. Такое уже было. А одна и та же пьеса не может дважды играться с одинаковым успехом.
Но стыда-то, стыда-то сколько!
Като взяла вторую бумагу. Она была всего-навсего приложением к первой. Манифест о расторжении брака. Черновик. Без числа. Значит, этот документ ещё только готовили. Собирали материал. Писали варианты. Но именно он вызвал у Екатерины приступ безотчётного гнева. Острого. До рези в груди и чёрных кругов перед глазами.
Пётр потащил на люди всю грязь, которая была между ними. В официальной бумаге называл жену прелюбодейкой и перечислял её любовников (тех, кого знал). Каков подлец!
И опять Екатерина сумела взять над собой верх. Заставить себя посмотреть на дело глазами мужа. Ему нужно было как-то обосновать своё право на развод. Странно только, что он не обратился за этим к церковным властям. Впрочем, что странного? Иерархи держатся на сей счёт весьма строгих правил и не позволили бы царю запросто расторгнуть брак. Разве что сослать жену в монастырь. Это в здешних вкусах. Но вот беда, сам Пётр стремился упразднить монастыри, ведь Лютер осуждал монашеский образ жизни...
Бедный, бедный дурачок! Супруг совсем не понимал, в чём его выгода.
Като тряхнула третью бумажку, брезгливо держа её двумя пальцами за край. Листок развернулся и открыл ей признание русского посла в Швеции Сергея Салтыкова в том, что он в бытность камергером двора Её Величества Елисавет Петровны по прямому приказу последней соблазнил великую княгиню Екатерину Алексеевну с целью обеспечения престолонаследия. Салтыков подтверждал, что именно он, а не «недужный тем временем и по малолетству неспособный государь наследник Пётр Фёдорович» является настоящим отцом Павла.
Под письмом стояли число и подпись. Месяц назад, когда её бывший любовник посетил Россию и получил повторное направление в Стокгольм. Вот цена его верительных грамот. Кровь бросилась Екатерине в лицо. Она всегда знала, что Сергей предатель. Слабый человек. Трус. Но почему-то старая боль, догнавшая её в день торжества, доставила императрице особенно много горя.
— Ступайте, — глухо приказала она Пассеку. — Это внутренние дела императорской семьи и не имеют до подданных никакого касательства.
Когда дверь за спиной капитана закрылась, Като позволила себе разрыдаться. Слёзы прятались у неё совсем близко. В юности она орошала ими страницы сентиментальных романов. Как и покойная Елисавет, часто плакала в церкви. Жалела птиц-подранков и ямщицких лошадей.
Однако нет худа без добра. Происшествие с бумагами помогло Екатерине решиться на очень важный шаг. Она не отпустит Петра в Голштинию. По-рыцарски благородно и крайне недальновидно. Прочитанное, как свежей волной, обдало её ненавистью мужа. Напомнило, что он вражествовал ей всегда. Чуть только она ослабит хватку у него на горле, Пётр из жалкого и раздавленного человека обернётся каверзным паяцем, который издевался над ней годами.
Прочитанное избавило Като от чувства вины и подтолкнуло к вынесению окончательного вердикта. В Шлиссельбург. От греха подальше. По стопам государыни Елисавет Петровны и Брауншвейгского семейства. Покойная знала, что делала. И не проиграла, хотя двадцать лет жила в страхе: вдруг Иван Антонович выберется из тюрьмы.
И всё же Елизавета не пошла на преступление. Она, Екатерина, постарается победить свой ужас. Научится плавать с камнем на шее.
Като позвонила в колокольчик и приказала позвать к себе Алексея Орлова. Алехан явился немедленно. Он уже расставил караулы, пресёк разграбление винных погребов и кухни. Раз десять поругался с княгиней Дашковой по поводу того, какие выходы из дворца перекрывать и сколько венгерского выдавать гвардейцам. До чего же назойливая бабёнка! Жужжит, как муха. Один разок окоротил её.
— Ступайте, княгиня, к Её Величеству. Императрице потребна дама для услуг. А мне командир не нужен. Пьяные солдаты — не белошвейки. Вряд ли они даже понимают, что вы им говорите на привычном для вас языке. Вы же видите, они вас не замечают.
У Екатерины Романовны на глазах закипели слёзы. Гордо вскинув голову, она удалилась, но через четверть часа вернулась полная новых идей и опять принялась донимать его.
— Алексис, — императрица доверительно взяла Орлова за руку и подвела к окну. — Можете ли вы гарантировать, что здесь, в Петергофе, моему супругу ничего не грозит?
Вопрос был непростой, но Алехан ответил сразу.
— Нет, Ваше Величество, — он давно понял, что в разговоре с Екатериной откровенность — первое правило. Почувствует фальшь — потеряет доверие. — Дело в том, что гвардейцы едва слушаются офицеров. Мы с большим трудом сохраняем порядок. Чёрт знает, где они только берут вино. — Орлов смутился своей грубости. — То кабак разграбят, то в погреб залезут... Три часа назад, когда государя везли сюда, двое канониров выкатили пушку к дороге. Завидели карету, навели орудие, запалили фитиль. Хорошо Потёмкин заметил, успел ударить шпагой по руке одного из болванов. А так бы кусков не собрали.
Екатерина этого не знала, но слова Алексея только укрепили её в желании отправить бывшего императора куда-нибудь подальше.
— Друг мой, — она снова вернулась к столу и взяла с него бумагу. — Это предписание для вас. Составьте приличный конвой из наиболее трезвых и преданных людей. Вы назначаетесь его командиром. Отвезёте Его Величество на мызу в Ропшу. Знаете, где это?
