Посреди ночи начинали бить набат и требовать, чтоб матушка-царица вышла к служивым, де они её так любят, что минуты не могут прожить, без лицезрения своей «красавицы». Или труба в руках у похмельного горниста сама собой играла тревогу, и на вопросы не менее «тверёзых» товарищей он плёл, что вельможи-изменники положили царицу с наследником извести, а нас всех под немцев отдать.
Дворцовый паркет сотрясался от топота разбитых сапог, и Екатерина вынуждена была по несколько раз за ночь выходить и с неизменной улыбкой на устах отвечать своим «защитникам», что никакой угрозы для её жизни нет.
— Разве что я умру с недосыпу! — наконец разозлилась она. — Шли бы вы, ребята, тоже спать. Дали бы и мне, и себе покой.
Как ни странно, эти слова возымели действие, и гвардейцы разошлись, кроткие, как овечки, бубня под нос: «Надо же и ей отдохнуть, сердечной. Измаялась с нами, дураками».
Всё это были последние всплески затихающего шторма. Волны возмущения гасли от усталости, и столица застывала в грозном хмельном сне.
Самой Екатерине и правда не грешно было бы склонить голову на подушку. За трое суток она спала не более четырёх часов, урывками и в разное время. В Красном Кабаке её донимала Дашкова, и хотя привал был длительным, впечатления дня не позволили как следует расслабиться. В самом Петергофе минуты уединения сменялись часами пребывания на людях, когда придворные и знатные особы валом валили к ней, чтоб засвидетельствовать свою преданность. Всех их Екатерина принимала с отменной благосклонностью и каждому роняла два-три любезных слова.
Усталое лицо она скрывала за белилами. Чудовищное количество кофе, поглощённое императрицей в эти дни, позволяло жить, но не заменяло сна. Наконец, на возвратном пути заночевали в Стрельне: небольшом дворце, планировкой сада и канала напоминавшем Петергоф.
Екатерина без чувств упала на кровать и, не раздеваясь, заснула. Орлов ушёл проверить караулы и задержался надолго. Около двенадцати в комнату заглянул Потёмкин. Свечи уже почти прогорели, в их неверном отблеске он увидел императрицу в мундире и сапогах, лежавшую поперёк неразобранной постели.
Секунду поколебавшись, Гриц скользнул за дверь, присел перед кроватью на корточки и осторожно, стараясь не разбудить, стянул с Екатерины сапоги.
— Спасибо, Гри-Гри, — во сне прошептала она.
Было очевидно, что его приняли за Орлова. Но Гриц не смутился этим. Пусть так. Он здесь только украдкой. Почти случайно. И всё же... её благодарность предназначена ему, а не кому-то другому.
Наутро дорогой к столице Като сделала Потёмкину знак подъехать.
— Григорий Александрович, — она всегда обращалась к нему на вы, — меня чрезвычайно беспокоит положение наших в Ропше. Вы знаете, что Алексей Орлов отбыл туда с императорам.
Гриц кивнул.
— Алексис человек сметливый, умный и не без хитринки, — продолжала Екатерина. — Думаю, он неплохо справится с охраной государя. Однако, — она помедлила, — боюсь, что он простоват для этой миссии. Там бы не помешал кто-то более... светский, что ли. Поднаторевший в общении с нашими придворными обманщиками. Как бы вид фельдмаршальского мундира или сенаторское звание не пустили Алексису пыль в глаза. Они могут вызвать у него излишнее доверие. А доверять здесь никому не приходится. Очень многое на кону.
«Чего она тянет? Чего не договаривает? — про себя возмутился Потёмкин. — Думает, что Алехан попытается убить Петра? И тем самым расчистить брату путь к венчанию с императрицей?» О таком уже поговаривали в полках. «Или боится, что Орлов сплохует и позволит другим извести государя?» О том, что Като может и сама хотеть смерти мужа, он даже не задумался. Просто считал её хорошим человеком и всё.
— Я отправлю вас в Ропшу из столицы. Вместе с доктором Крузе и лакеем Масловым. Уверена: Петру сейчас нужна помощь, у него колики.
Гриц слышал, что желудочные колики — такая страшная боль, от которой некоторые даже умирают. «Может, он сам как-нибудь... — понадеялся Потёмкин. — Не кладя другим греха на душу... Всем бы сразу стало легче...»
— Вы абсолютно не правы, Гриц.
Ещё недавно его поражало умение императрицы читать мысли. Но она объяснила ему, что можно думать в унисон. Тогда догадаться о следующей, непроизнесённой фразе ничего не стоит. Кто бы ни был твой собеседник, нужно только подстроиться под его стиль мышления, а для этого — под его речь. Сам Гриц пока не овладел подобным искусством, хотя умел отлично передразнивать голоса товарищей. Но императрица, видимо, говорила о другом.
— Я попытаюсь рассказать вам, почему возможная смерть Петра меня так пугает, — продолжала Екатерина. — Вы достаточно умны, чтоб понять. Гри-Гри и Алексис не понимают. Торопят события. Сами себе роют могилу.
Потёмкин внимательно слушал. Один из тех уроков, которые ей так нравится ему давать. Что ж, он стерпит. Дело полезное.
— У меня есть враги, — собравшись с духом, начала императрица. — У всех есть враги, это верно. Но сейчас речь обо мне. Есть люди, которые очень хотят видеть на престоле моего сына Павла, а сами мечтают править за него. Моя участь в таком случае незавидна: либо формальное регентство, либо высылка. Эти люди примкнули к заговору лишь затем, чтоб устранить Петра, а потом улучить момент и оттеснить меня от власти. Смерть государя позволит им исполнить свой план. Положим, Петра убьют. Кто окажется виноват? На кого сразу укажут пальцем? На того, кому это выгодно, то есть на меня. Я захватила власть и устраняю соперника. В то время как соперник — я, и устраняют меня. Несмываемый позор убийцы заставит нас уйти, вручив корону ребёнку, а бразды правления «более достойным персонам, чьи руки не запачканы кровью». То есть господину Панину и компании. Разве вы этого хотите?
«Нет, — Гриц покачал головой. — Как оказывается хитро всё может быть сплетено! Тогда Петра надо беречь как зеницу ока».
— Я надеюсь, что всё это — мои домыслы, — Екатерина вздохнула. — В усталую голову чего только не лезет. Но осторожность не помешает. Тем более что мы не владеем ситуацией на сто процентов. Мятеж взбаламутил воду, солдат очень трудно удержать в узде. В таких условиях за нашими спинами можно успеть сделать многое. А мы даже не сможем этому помешать.
Её откровенность делала ей честь. Но это была откровенность висельника. Перед казнью скрывать нечего.
— Вы поспешите в Ропшу и будете там для меня лишней парой ушей и глаз, — заключила императрица. — Следите зорко за всеми, кто будет приезжать к вам якобы от меня и передавать приказы. Не верьте ни единому слову без особого пароля. Какой выберете?
— София, Премудрость Божия, — немедленно отозвался Потёмкин. Для него тайный смысл её первого имени расшифровывался именно так.
— Пусть будет София, — кивнула Екатерина.
Едва вернувшись в столицу, Гриц забрал Маслова. Доктор Крузе обещал немедленно собраться и последовать за ним, но почему-то медлил. Его нетрудно было понять. Все подозревали, что император долго не протянет. Никто из обширной стаи лейб-медиков не хотел оказаться с ним рядом в критический момент. Потом на них же, на врачей, всё и свалят!
