– Только после вас, – ответил я, вполне справедливо полагая, что Кречетов запросто может как свалить на лифте без нас, так и отправить нас вниз, а сам остаться оживлять армию сумм.
– Не доверяешь? – вздохнул ученый, становясь на плиту вместе со мною и Томпсоном.
– Сам-то как думаешь? – отозвался я, не совсем уверенный, что смогу осуществить задуманное.
Но – получилось! Вытянув руку с «Бритвой», я плоскостью клинка ударил по кнопке, которую нажал Захаров. Пол под ногами дрогнул, и аварийный лифт, набирая скорость, стремительно поехал вниз.
* * *
Путь оказался недолгим.
Через минуту мы стояли в длинном тоннеле, которых я повидал в этих местах уже немерено. Те же бетонные стены справа и слева в пятнах плесени и разросшегося грибка, те же плафоны с тусклыми «вечными лампочками» под потолком, тот же спертый, пахнущий гнилью воздух, который хочется не выдохнуть, а выплюнуть, словно случайно попавшую в организм отраву…
– Кстати, ты в курсе, что и без того длинный клинок твоего туманного меча еще удлинился, когда ты к кнопке тянулся? – спросил Кречетов, когда мы сошли с платформы, доставившей нас в подземелье.
– Да ладно? – не поверил я.
– Думаю, ты очень хотел дотянуться, и твоя легендарная «Бритва» выполнила желание.
Я задумчиво посмотрел на свой нож, превратившийся в меч, и мысленно пожелал, чтобы он стал прежней длины. В ту же секунду туманный клинок словно всосался в гарду! Был только что – и нет его, а в моей руке лежит моя прежняя «Бритва». Лишь сияние стало немного другим – теперь оно было не цвета чистого неба, а слегка отливало серебром.
– Удобно, – кивнул Томпсон. – Хочешь, будет нож, хочешь – меч.
– Ага, – отозвался я, с опаской вкладывая «Бритву» в ножны. Нет, клинок их не развалил. Он и правда теперь стал своей обычной длины. Ну что тут можно сказать? Чудны дела твои, Зона, да и только.
– Тут надо поосторожнее быть, – сказал Кречетов. – Идти недалеко, но, думаю, Захаров, убегая, активировал ловушки на пути к своей цитадели. Он мне как-то о них проговорился.
– Академик проговорился? – не поверил я, ибо не знал второго такого человека, настолько хорошо умеющего просчитывать все ходы наперед.
– Чего только не бывает во время посиделок после очередного мозгового штурма в компании с литровой лабораторной колбой медицинского спирта, – вздохнул профессор. – Все мы люди, все мы человеки…
И поправился:
– Были…
В чем-то я его понимал. Даже не знаю, как бы я себя чувствовал, лишившись своего привычного тела. Конечно, стальные конечности лучше, чем вообще без них, но все равно это суррогат. Протезы, которые никогда не заменят оригинал.
А еще я думал о том, что в Зоне снайпер без огнестрела – все равно что патрон без оружия. Жаль, что у меня не было времени порыскать возле тех пультов, оставшихся наверху, и разыскать себе еще один годный автомат. Нож, умеющий превращаться в меч, это, конечно, круто, но в Зоне он не столько оружие, сколько дополнительный шанс раздобыть себе что-то огнестрельное. Потому что без него лишь вопрос времени, как быстро ты превратишься в труп.
Словно в ответ на мои мысли в плечо мне ткнулось что-то твердое.
Я обернулся.
Оказалось, это лейтенант ткнул в меня магазином своего автомата, снятого с плеча.
– Бери.
Я не стал отказываться. Лишь спросил:
– А как ты сам?
– У мой есть это, – сказал полицейский, качнув стволом своего «девятьсот одиннадцатого», зажатого в другой руке. «Кольт» – пистолет, конечно, хороший, но с автоматом не сравнить. Хотя – кому что привычнее.
– Благодарю, – кивнул я. С другой стороны, он мне «калаш» испортил – сейчас компенсировал. Так что все нормально.
И мы пошли вперед…
Правда, ушли недалеко.
Они выскочили на нас из полумрака, накатились волной. Их было много. Слишком много для того, чтобы мы могли перебить их всех.
Снарки.
Человекоподобные твари, передвигающиеся на четвереньках и натягивающие на свои уродливые головы что угодно, лишь бы прикрыть их поплотнее, – кожу, содранную с трупов, тряпки либо старые противогазы – когда нет своей кожи, сойдет и резиновая. Зона прирастит ее к гнилому мясу и уменьшит боль.
Не знаю, в чем причина того, что у всех снарков отсутствовали кожные покровы, но это им определенно доставляло дискомфорт. И поэтому они охотились за чужой, которая прирастала к их уродливым телам, облегчая страдания – правда, лишь на время. Потом она отставала снова и болталась лоскутами, напоминая рваную одежду.
И сейчас целая стая этих тварей мчалась прямо на нас!
– Нехилая ловушка, – пробормотал Кречетов. – Жаль, что я все патроны наверху растратил…
Пока он трепался, Томпсон быстро швырнул в стаю гранату – правда, особого эффекта это не дало. Нескольких снарков порвало в клочья, однако стая даже не замедлила свой бег.
Мы с Томпсоном начали стрелять, каждым выстрелом разнося одну гнилую башку за другой – на таком расстоянии трудно промахнуться. Но я быстро понял, что это бесполезно, поэтому отбросил автомат, выхватил «Бритву», мысленно удлинил клинок на максимум и принялся крошить снарков…
Но и это нас не спасло…
Одна из тварей, несущаяся впереди, длинно прыгнула вперед. Я махнул своим ножом-мечом, отрубив ей нижние конечности, но полет снарка это не прервало. Он обхватил мою руку передними лапами и повис на ней, словно приклеился.
Вот же паскуда такая!
Разумеется, я треснул ему с левой по башке, запакованной в противогаз, прям между круглых окуляров, за стеклами которых виднелись налитые кровью глаза. Тварь ослабила хватку, но в этот момент меня сбила с ног волна снарков…
Немедленно кто-то из них вцепился лапами мне в шею и принялся душить. Странная тактика для этих мутантов, которые, оглушив жертву ударами мощных конечностей, обычно сразу впиваются ей в горло.
Я попытался сопротивляться, но у меня ничего не вышло – я был буквально завален кучей шевелящихся тел, тошнотворно воняющих мертвечиной. Последнее, что я увидел, прежде чем волна снарков погребла меня под собой окончательно, был Кречетов. Он махал своими стальными лапами, словно дубинами, дробя черепа врагов, но при этом на каждой лапе висело по десятку мутантов, отчего удары профессора становились все медленнее и медленнее.
А потом я почувствовал, что плыву куда-то – верный признак угасающего сознания. Плохая погибель мне досталась, ни разу не героическая. Но смерть, как и любовь, не выбирают – какая накрыла, такая и твоя…
* * *
Есть такой запах, который не спутаешь ни с каким другим.
Запах больницы.
Вроде ничем определенным не пахнет, а даже с закрытыми глазами вдохнешь – и сразу понятно, куда попал. В место, где время тянется, словно заживление гнойной раны, – медленно, нудно и вонюче. Когда выходишь из больницы, некоторое время ты пропитан насквозь этими специфическими ароматами хорошо отмытой крови, лекарств и безысходности.
